Жизнь и творения Зигмунда Фрейда

В его переписке с Флиссом до 1896 года едва ли найдется какая-либо ссылка на его заработки от практики. В это время он начал ощущать последствия изоляции со стороны своих коллег, вызванной его сенсационными взглядами на сексуальность. Например, мы знаем, что в мае 1896 года его приемная оставалась пустой. Вплоть до конца ноября дела шли плохо, но в декабре он работал по 10 часов в день и зарабатывал 100 гульденов (тогда 8 фунтов) в день, как раз ту сумму, которая была ему необходима для материального благополучия его семьи; в это время он был «чертовски усталым и умственно бодрым». Так продолжалось некоторое время. Постепенно он становился известным врачом. Вернике послал ему одного пациента, у него также лечился один пациент из Будапешта и еще один из Бреслау (февраль 1899 года). Но вечерами, проработав 12,5 часов, он «валился подобно спиленному дереву». В последнюю неделю он заработал 700 гульденов, но «даром ничего не дается. Становиться богатым, должно быть, очень трудно».

В своем знаменитом письме (21 сентября 1897 года), в котором Фрейд заявляет, что обманулся в своей теории совращения, одной из расстраивающих причин этого была та, что его этиологическая теория является неверной, он более не уверен в том, что может вылечить неврозы, от чего зависело его благополучие. Однако его теория сновидений абсолютно не затронута: «Какая жалость, что человек не может зарабатывать себе на жизнь посредством толкования сновидений». Уже в следующем месяце подтвердилось его плохое предчувствие. У него осталось только двое бесплатных пациентов, кроме него самого: «Итого в сумме трое, но они не приносят никакого дохода». В течение года дела шли плохо; он не мог уехать из Вены, так как не мог себе позволить ни одного дня отдыха. Однако в октябре следующего года (1898) он снова много работал, занимаясь психоанализом по 11 часов в день. Нанеся утром два профессиональных визита, он начинал работу в 9, и после перерыва на полтора часа в середине дня заканчивал ее в 9 часов вечера. А затем он занимался своей книгой «Толкование сновидений»

перепиской и самоанализом. Два месяца спустя его заработок упал до 70 гульденов в день, но еще через месяц он снова зарабатывал 100 гульденов в день за свою 12-часовую работу. К маю его работа сократилась до двух с половиной часов в день, а в октябре этого года Фрейд писал, что его заработки в последние шесть месяцев были недостаточными для покрытия семейных расходов.

Фрейда не покидало одно честолюбивое желание — сделать открытие. Вероятно, мотивом к этому послужило желание стать достаточно состоятельным, чтобы иметь возможность путешествовать. Общественное и профессиональное продвижение почти ничего для него не значило, кроме, возможно, шанса достичь большей независимости; он жаловался, что его заработок зависит от людей (коллег), которых он презирал. Все общество в Вене пропитано некоторого рода снобизмом, равного которому больше нигде не встретишь. Вопросы репутации и способности полностью подчинены простому вопросу титула, а иерархия титулов чрезвычайно огромная и запутанная. Особенно заметно это проявлялось в медицинских вопросах. Считалось неким общественным падением лечиться у практикующего врача, каким бы умелым он ни был, для тех, кто мог себе позволить платить за лечение приват-доценту.

А сливки медицинской практики текли к тем врачам, которые обладали завидным званием профессора. Фрейд от всего сердца должен был ненавидеть заведенные порядки, однако не мог не признавать, что профессорское звание дает экономическую стабильность. Именно по этой причине он приветствовал бы получение такого звания. История его продвижения к этому проливает яркий свет на Вену тех дней.

В январе 1897 года (к тому времени он уже 12 лет являлся приват-доцентом)

Фрейд писал, что слухи о том, что его еще раз обошли молодые коллеги, нисколько не задели его самолюбие, но благодаря им может ускориться его окончательный разрыв с университетом. Однако в следующем месяце он сообщает нам о своем разговоре с Нотнагелем, который сказал Фрейду, что он (вместе с Краффт-Эбингом и Франкль-Гохвартом) выдвигает кандидатуру Фрейда на соискание звания экстраординарного профессора, и, если совет факультета не согласится на это, они полны решимости направить эти рекомендации в министерство[101]. Он добавил, однако: «Знаете, существуют дополнительные трудности; возможно, нам не удастся добиться ничего большего, чем „поставить ваше имя на обсуждение“». Фрейда радовало лишь то, что он мог сохранить о них свое мнение как о «порядочных людях».