Жизнь и творения Зигмунда Фрейда

Его наблюдение (уже ранее сделанное французскими исследователями), что все классические симптомы истерии, перечисленные Шарко, уже были полностью описаны за сотни лет до него писателями в припадке одержимости, привело Фрейда к интенсивному чтению литературы XVI–XVII веков на эту тему; это явилось окончательным доказательством того, что эти симптомы не могут быть результатом предположения, проистекающего от какой-либо нынешней медицинской теории. Одна из причин его недовольства тем, что ему приходится работать над своей монографией для Нотнагеля, заключалась в том, что она отнимала его время, когда он хотел изучать «Молот ведьм»

Фрейда особенно поразил тот факт, что те сексуальные извращения, которые дьявол практиковал на своих поклонниках, были идентичны тем историям, которые рассказывали ему его пациенты о своем детстве, и он мимоходом высказал предположение о том, что такие извращения являются унаследованным остатком древнего семитского полурелигиозного сексуального культа. Мы видим здесь, что Фрейд довольно рано стал придерживаться точки зрения Ламарка, которую разделял впоследствии на протяжении всей своей жизни.

Кое-что еще может быть сказано о жизненных целях Фрейда в это десятилетие, как непосредственных, так и более отдаленных. Кроме мирского желания быть хорошо обеспеченным для того, чтобы быть независимым и иметь возможность путешествовать, у Фрейда имелось честолюбивое желание включить свои открытия о вытеснении и т. п. в состав психопатологии, а затем повсеместно ввести эти идеи в обычную психологию, которая посредством этого трансформируется в новую науку, которая будет называться мета психологией.

Природа такого честолюбия была довольно ясна Фрейду. Уже за месяц до появления «Очерков об истерии» он

писал: «Человек, подобный мне, не может жить без какого-либо любимого занятия, без поглощающей страсти: фактически, если использовать выражение Шиллера, не может жить без тирана, и именно таким тираном стала моя страсть. Ибо, служа ей, я не знаю меры. Этой страстью является психология, которая была для меня далекой заветной целью, и теперь, когда я вошел в близкий контакт с неврозами, она стала намного ближе. Две цели не дают мне покоя: первая — как будет выглядеть теория психических функций, если ввести в нее количественные соображения, разновидность экономического рассмотрения нервной энергии; и вторая — извлечь из психопатологии то, что она может дать для обычной психологии».

В 1896 году он писал Флиссу: «Если нам обоим будет отпущено еще несколько лет спокойной работы, мы непременно оставим после себя нечто, что оправдает наше существование. При этой мысли я чувствую в себе силы для того, чтобы терпеливо переносить все ежедневные огорчения и нелегкий труд. В молодости я не стремился ни к чему иному, кроме как к философскому знанию, а теперь нахожусь на пути к удовлетворению этого страстного желания путем перехода от медицины к психологии. Мне приходилось заниматься терапией против своей воли».

В эти годы Фрейд, по всей видимости, не питал больших надежд на то, что проживет долгую жизнь. На него, очевидно, оказало влияние предсказание Флисса о том, что он умрет в возрасте 51 года, и его собственные сомнения по поводу состояния своего сердца. Но, возможно, его замысел сможет быть осуществлен: «Дай мне еще десять лет, и я закончу теорию неврозов и новую психологию». Однако год или два спустя размышления о громадности такой задачи заставляют его «ощущать себя стариком. Если установление столь немногих положений, которые нужны для решения проблемы неврозов, необходимо требует такой огромной работы, энергии и преодоления столь многих ошибок, как могу я надеяться охватить хотя бы мельком, на что я однажды необоснованно рассчитывал, всю совокупность психического функционирования?» В этом контексте можно процитировать его полусерьезное, но очень интересное описание себя, которое он дал в 1900 году:

Ты часто слишком высоко меня ценишь. Ибо я, по существу, не являюсь человеком науки, я не являюсь ни наблюдателем, ни экспериментатором, ни мыслителем. Я не кто иной, как темпераментный конкистадор — искатель приключений, если ты захочешь перевести это слово, — со всем тем любопытством, смелостью и упорством, которые присущи этому типу. Такие люди обычно очень высоко ценятся, если достигают успеха, то есть если они действительно открывают нечто; в противном случае они отбрасываются в сторону. И это не является абсолютно несправедливым.