Жизнь и творения Зигмунда Фрейда

В октябре 1919 года Фрейд предложил избрать Макса Эйтингона шестым членом Комитета, что завершило его образование. Эйтингон заменил умершего Антона фон Фройнда. Комитет начал функционировать перед войной, но лишь после окончания войны он приобрел свое основное значение для Фрейда в административном, научном и, самое главное, в личном плане. В письме к Эйтингону, объявляющем о его членстве в Комитете, Фрейд писал: «Секретом данного комитета является то, что он снял с меня самую обременительную заботу о будущем, так что я спокойно могу идти своей дорогой до самого конца».

Комитет впервые собрался в полном составе летом 1913 года. Фрейд отметил это событие, подарив каждому из нас античную греческую гемму из своей коллекции, которые мы затем оправили в золотые кольца. Фрейд давно уже носил такое кольцо — гемму с головой Юпитера.

Было условлено, что я, как основатель, стану выступать в роли председателя Комитета, и я выполнял эту миссию в течение большей части его существования.

На протяжении жизни у Фрейда было много друзей-неаналитиков, которые, насколько мне известно, остались ему преданы. С тремя близкими друзьями, принимавшими участие в его научной работе, Брейером, Флиссом и Юнгом, он расстался. Мы стали последними соратниками, которых ему когда-либо суждено было иметь. Привязанности Фрейда по отношению к членам Комитета распределялись в такой последовательности: Ференци, несомненно, стоял на первом месте, затем шли Абрахам, я, Ранк и Захс. Я могу также упомянуть наши даты рождения. Ференци являлся самым старшим, он родился в 1873 году; Абрахам — в 1877 году; я — в 1879 году; Захс — в 1881 году; Ранк — в 1884 году. Ранк впервые встретил Фрейда в 1906 году, Абрахам — в 1907 году, Ференци и я в 1908 году, и Захс — в 1910 году (хотя в течение нескольких лет до этого он посещал лекции Фрейда).

В течение многих лет Фрейд вел постоянную и обширную переписку с теми из нас, кто не жил в Вене. Перечитывая ее целиком (несколько раз!), поражаешься характерным чертам этой переписки. Одной из них является то, что Фрейд редко упоминает о других своих друзьях в письмах, как будто взаимоотношения с каждым являются особыми и личными. Он также не повторяет каких-либо новостей в одних и тех же выражениях; они описываются с различных точек зрения. Даже научные вопросы, о которых мы читаем в этих письмах, обсуждаются с разных сторон.

Личность Фрейда, как и любую другую, нельзя изучать изолированно, в отрыве от контактов с другими людьми. Так как наша группа столь много значила для Фрейда даже при своем зарождении, желательно сказать несколько слов о каждом из ее членов, не столько со стороны научной деятельности, результаты которой отражены в психоаналитической литературе, а в более личном плане. Говорить о своих друзьях — задача всегда деликатная, но я постараюсь выполнить ее честно, в соответствии с теми принципами, которые я перед собой поставил при написании биографии Фрейда.

Ференци — он и его семья взяли себе это имя вместо исконной фамилии Френкель — являлся самым старшим и наиболее выдающимся членом нашей группы, который был ближе всех Фрейду. Поэтому прежде всего следует сказать о нем. О его прошлом и о том, как он пришел к Фрейду, я уже кое-что упоминал. О более мрачной стороне его жизни, на которую я намекал выше, мы знали очень мало в течение многих лет до тех пор, пока ее уже нельзя было дольше скрывать. Это предназначалось для общения с Фрейдом. Он был улыбчивым, благожелательным, вдохновляющим лидером и другом, добрым и щедрым.

Его обаяние больше распространялось на мужчин, чем на женщин. Ференци был талантливым аналитиком с замечательной способностью угадывать проявления бессознательного. Он был, главным образом, талантливым лектором и учителем.

Однако, подобно всем другим людям, у него имелись и свои недостатки. Очевидной для нас слабостью Ференци являлось отсутствие у него способности к критическому суждению. Он имел обыкновение выдвигать легковесные, обычно идеалистические схемы, мало задумываясь об их осуществлении, но, когда коллеги спускали его с небес на землю, он воспринимал это добродушно. Две другие черты его характера, о которых мы тогда очень мало знали, являлись, возможно, взаимосвязанными. Он испытывал ненасытную потребность в любви окружающих, и, когда, много лет спустя, неизбежно потерпел в этом крах, не выдержал напряжения. Возможно, как прикрытие этого чрезмерного стремления к взаимной любви, он развил в себе в определенной степени жесткую манеру поведения, переходящую порой во властное или даже деспотическое отношение к другим. Это стало очевидным в последующие годы.