Жизнь Иисуса

В правление кесаря Тиберия в Назарете жил плотник Иешуа, сын Иосифа и Марии. История молчит об этом местечке, и в Священном Писании оно тоже не упоминается: несколько домишек, выдолбленных в скале на склоне холма, смотрят на Ездрелонскую равнину. Сохранились остатки тех пещер, одна из них давала кров этому Младенцу, Юноше, Мужчине вместе с плотником Иосифом и Девой. Там Он прожил около тридцати лет — не в тишине благоговейного поклонения и любви, а в гуще соплеменников, среди сплетен, зависти, мелких ссор многочисленной родни, набожных галилеян, которые ненавидели римлян и Ирода и в ожидании победы Израиля ходили на праздники в Иерусалим.

Итак, они были там с самого начала Его безвестной жизни — те, кто при первых же чудесах объявит Его безумцем и захочет схватить Его. Евангелие сообщает нам их имена: Иаков, Иосий, Симон, Иуда… Возмущение назарян, когда Он произнес Свою первую проповедь в их синагоге, показывает, сколь Он был похож на других мальчишек — Своих сверстников. Ему не провести их. «Не плотник ли Он? — говорили они, — сын Марии, брат Иакова, Иосии, Иуды и Симона? Не здесь ли между нами и Его сестры?» Так говорили люди, на чьих глазах Он рос и чьи заказы выполнял еще совсем недавно. Он был плотник, один из двух или трех плотников этого местечка.

Однако и в этой мастерской, как и во всех мастерских мира, наступал час сумерек. Дверь и окно на улицу запирались. В комнате, за столом, на который клали хлеб, оставались трое: мужчина по имени Иосиф, женщина по имени Мария и мальчик по имени Иешуа. Позже, когда Иосиф покинул этот мир, Сын и Мать остались одни в ожидании грядущих событий.

О чем они говорили? «А Мария сохраняла все слова сии, слагая в сердце Своем». Этот текст из Евангелия Луки, а также другое место из того же Евангелия: «И Матерь Его сохраняла все слова в сердце Своем» — говорят не только о том, что евангелист узнал от Марии все, что он рассказывает о детстве Христа. Эти строки, подобно вспышке света, вырывают из мрака безвестную жизнь втроем, а затем и вдвоем в домишке плотника. Конечно, Женщина эта не могла забыть о тайне, которая совершилась в Ее плоти. Но шли годы, а обещания ангела-провозвестника не сбывались, и другая на Ее месте, возможно, перестала бы думать об этом, ибо пророчества были темны и внушали страх.

Архангел Гавриил сказал: «И вот, зачнешь во чреве и родишь Сына, и наречешь Ему имя: Иисус. Он будет велик и наречется Сыном Всевышнего, и даст Ему Господь Бог престол Давида, отца Его, и будет царствовать над домом Иакова во веки веков, и Царству Его не будет конца».

Тем временем Младенец становился Отроком, Юношей и, наконец, Мужчиной, галилейским Плотником, склоняющимся над Своим верстаком. Он не был велик, Его не называли Сыном Всевышнего, и у Него не было престола, а всего лишь скамеечка у очага бедной кухни. Мать могла бы усомниться. Но вот свидетельство Луки: Мария ничего не забывала. Она неустанно перебирала все это в памяти.

Она берегла происшедшее в Своем сердце, хранила как тайну — даже, быть может, от самого Сына… Никакой беседы между ними об этом невозможно представить. Они говорили по-арамейски обычными для бедняков словами, называли ими обиходные предметы, орудия труда, пищу, и не было слов для того, что совершилось в этой Женщине. Безмолвное созерцание тайны началось в тиши Назарета — там, где ощущалось дыхание Троицы.

У колодца или там, где женщины стирают белье, кто бы поверил Марии, что, оставаясь Девой, Она родила Мессию? Но среди повседневных забот Она не переставала думать о сокровище Своего сердца: о приветствии ангела и словах, прозвучавших тогда в первый раз: «Радуйся, Благодатная! Господь с Тобою; благословенна Ты между женами» — эти слова будут без конца повторяться из века в век, и смиренная Мария знала это. Однажды Она сама, исполнившись Духа Святого, произнесла перед своей родственницей Елисаветой пророчество: «Отныне будут ублажать Меня все роды».

Спустя двадцать, тридцать лет верила ли еще Мать Плотника, что Ее будут ублажать все роды? Она вспоминала, как, будучи беременной, отправилась в нагорную страну, в город Иудин. Она вошла в дом потерявшего речь священника Захарии и жены его Елисаветы. И взыграл младенец во чреве старой женщины, и Елисавета воскликнула: «Благословенна Ты между женами…»

Спустя двадцать, тридцать лет верила ли все еще Мария, что благословенна Она между женами? Ничего не происходило, да и что могло случиться особенного с усталым Плотником, уже не очень молодым иудеем, который только и умел, что строгать доски, размышлять над Писанием, повиноваться и молиться?