Жизнь как она есть

Ранним утром следующего дня мы поехали в древнее жилище королей Дагомеи – дворец Сингбоджи в Абомее[142]. Мое сердце билось все сильнее, как будто предчувствуя встречу со знакомым местом: Луи Беханзин, который вырос там, играл во дворах в мяч, много о нем рассказывал. Дворец, к сожалению, был на ремонте, и мы смогли только побродить вокруг и сфотографироваться, а потом заглянули в сувенирный магазинчик, где мне повезло купить «Догуичими», исторический роман Поля Хазуме[143]

. Я смогла вообразить дворец во дни его величия, когда он занимал площадь бо́льшую, чем весь Уида, а жили там десять тысяч человек: король, его жены, дети, министры, амазонки – воительницы, отреза́вшие себе одну грудь, чтобы удобнее было стрелять из лука, его армия, толпа жрецов, прорицателей, музыкантов, певцов, ремесленников и прислужников. В одном крыле хоронили королей: каждый лежит в отдельном круглом домике с таким низким потолком, что внутрь можно только заползти. После обеда состоялись танцы и концерт. Лишенная души музыка годилась лишь для туристов. Человек шесть забияк в сапогах-казаках и пышных красных шароварах вразнобой били в тамтамы, танцоры совершали причудливые движения. Выглядело все вместе средненько, но публика была в восторге, аплодировала, топала ногами, кричала.

Что значила Африка для этих афроамериканских туристов? Она разнообразила суровую повседневность их существования в тисках расизма и невероятно медленного развития прогресса в области гражданских прав. Через несколько дней они вернутся в Вашингтон, округ Колумбия, в Бруклин или Эймс в штате Айова, почти ослепнув от света, все еще слыша здешние звуки и ритмы, ощущая нёбом непривычные вкусы. В памяти останутся немного варварские, но тем более соблазнительные образы. Они будут наслаждаться воспоминаниями о роскоши, в которой жили усопшие короли, сознательно забывая о тысячах безвестных предков, стонавших в трюмах рабовладельческих шхун. Я не могла разделить чувства этих людей. Для меня Африка была не отвлечением, не временным отклонением от прямого жизненного пути, но периметром, внутри которого я много лет боролась с судьбой. Недавно я прочла интервью афроамериканской писательницы Пол Маршалл[144], где она призналась, что, путешествуя по Кении, была глубоко растрогана обращением «сестра». Ах, если бы слова могли решать все!

Продавцы на рынке, таксисты, мелкие торговцы сигаретами и леденцами в будках на углу Дома правительства звали меня именно так, но это была всего лишь вежливая замена слов «мадемуазель» или «мадам».

Накануне отъезда в Аккру я нехотя согласилась составить компанию Эми и Майе, собравшимся в «ГЛАЗ» – ночной клуб, где, по слухам, выступал лучший оркестр страны.

«Ты, черная женщина, и не любишь танцевать?! – воскликнула изумленная Эми, а Майя одарила меня сочувствующим взглядом. – Не имеет значения, все равно пойдешь с нами, будешь пить шампанское».

Дансинг был еще и процветающей ярмаркой удовольствий. Туристы, мужчины и женщины, за несколько западноафриканских франков получали «обувку по размеру». Местных мужчин эти случайные гости ценили за размер пенисов, женщин – за яркий «сексапил». «ГЛАЗ» был довольно странным местом. К потолку крепился огромный белый фарфоровый шар в лиловых и красных прожилках, имитирующий глазное яблоко, он заливал зал желтым, оранжевым, зеленоватым, голубоватым светом, превращая танцующих в инопланетян. Не успели мы сесть, как нас попытались взять приступом десятка два самцов в тонких обтягивающих брюках. Мои спутницы хихикали, шли танцевать и без зазрения совести терлись о разгоряченные тела партнеров, напоминавших кобелей во время гона. Я не могла последовать их примеру, потому что никогда не отделяла удовольствие от любви и секс от сердца. Мне нужно любить, чтобы заниматься любовью, или вообразить хоть на время, что я влюблена. Здешние мужчины не привлекали меня, делать в клубе было нечего, и я решила вернуться в отель. Пробиваться к выходу пришлось, отмахиваясь от приставаний особо настойчивых кавалеров.

Миром завладела тихая, величественная, нежная ночь. Рядом вздыхало море, издалека доносились голоса тамтамов.

Была ли достигнута цель моего путешествия? На несколько дней я рассталась с обыденностью, «проветрила и отполировала мозг» с помощью других людей и чувствовала готовность снова облачиться в одежду каторжницы.

Майю я больше никогда не видела, а с Эми встретилась в 1995 году, когда переехала в Нью-Йорк. Она жила на Стейтен-Айленде, в доме, доставшемся ей по наследству от матери. Из сада, населенного белками, была видна статуя Свободы. В наших судьбах оказалось кое-что общее. Эми, как и меня, потрясла красота Джолибы[145], и она пыталась передать его магию через свои монументальные скульптуры. Одна из них, «Сегу», находится в Музее современного искусства Испании, и мне очень жаль, что я ее не видела.