Жизнь Клима Самгина

— Не попа-ал! — взвыл он плачевным волчьим воем, барахтаясь в реке. Его красная рубаха вздулась на спине уродливым пузырем, судорожно мелькала над водою деревяшка с высветленным железным кольцом на конце ее, он фыркал, болтал головою, с волос головы и бороды разлетались стеклянные брызги, он хватался одной рукой за корму лодки, а кулаком другой отчаянно колотил по борту и вопил, стонал:

— Э-эх, не попа-ал! Миколка, дьявол, что ж ты его веслом не ошарашил, а? Веслом-то, дурак! По башке бы, а? Осрамил ты меня, морда-а!

Парень не торопясь поймал багор, положил его вдоль борта, молча помог хромому влезть в лодку и сильными ударами весел быстро пригнал ее к берегу. Вывалившись на песок, мужик, мокрый и скользкий, разводя руки, отчаянно каялся:

— Не попал, господа! Острамился, простите Христа ради! Ошибся маленько, в головину метил ему, а — мимо! Понимаете вещь? Ах, отцы святые, а?

У него даже голос от огорчения стал другой, высокий, жалобно звенящий, а оплывшее лицо сузилось и выражало искреннейшее горе. По вискам, по лбу, из-под глаз струились капли воды, как будто все его лицо вспотело слезами, светлые глаза его блестели сконфуженно и виновато. Он выжимал воду с волос головы и бороды горстью, брызгал на песок, на подолы девиц и тоскливо выкрикивал:

— Громадный, пуда на четыре с лишком! Бык, а не сом, ей-богу! Усы — вот!

И хромой отмерил руками в воздухе вершков двенадцать.

«Я ошибся, — подумал Клим. — Он видел сома».

— Стоит на дне на самом; вижу — задумался, усищи шевелятся, — огорченно и восторженно рассказывал хромой.

— Каков, а? — тоже с восторгом крикнул Лютов.

— Отлично играет, — подтвердил Туробоев, улыбаясь, и вынул маленький бумажник желтой кожи. Лютов удержал его руку:

— Извините, эта затея моя!

Лидия смотрела, на мужика, брезгливо сжав губы, хмурясь, Варавка — с любопытством, Алина — растерянно спрашивала всех:

— Но ведь был сом? Был или нет? Клим отошел в сторону, чувствуя себя дважды обманутым.

— Идем, — сказала Лидия подруге, но Лютов крикнул:

— Подождите минутку! И спросил мужика в упор:

— Обманул?

— Обманул, дьявол, — согласился хромой, печально разводя руками.

— Нет, не дьявол, а — ты? Обманул?

— То есть — это как же? Кого же? — удивленно спросил мужик, отступая от Лютова.

— Ты — не бойся! Я все равно заплачу деньги и на водку прибавлю. Только скажи прямо: обманул?

— Оставьте его, — попросил Туробоев, а хромой, оглядев всех непонимающими глазами, с великолепной наивностью спросил:

— Как же это могу я господ обмануть?

Лютов с размаха звучно хлопнул ладонью по его мокрому плечу и вдруг захохотал визгливым, бабьим смехом. Засмеялся и Туробоев, тихонько и как-то сконфуженно, даже и Клим усмехнулся, — так забавен был детский испуг в светлых, растерянно мигавших глазах бородатого мужика.

— Рази можно обманывать господ, — бормотал он, снова оглядывая всех, а испуг в глазах его быстро заменялся пытливостью, подбородок вздрагивал.

— чёрт, — воскликнул Варавка, махнув рукой, и тоже усмехнулся.

Лютов уже хохотал неистово, закрыв глаза, вскинув голову, содрогаясь; в его выгнутом кадыке точно стекло звенело.

А хромой, взглянув на Варавку, широко ухмыльнулся, но сейчас же прикрыл рот ладонью. Это не помогло, громко фыркнув в ладонь, он отмахнул рукой в сторону и вскричал тоненько:

— Грехи-и!

Он тоже начал смеяться, вначале неуверенно, негромко, потом все охотнее, свободней и наконец захохотал так, что совершенно заглушил рыдающий смешок Лютова. Широко открыв волосатый рот, он тыкал деревяшкой в песок, качался и охал, встряхивая головою:

— Ох, осподи… о-хо-хо, грехи жа, ей-богу… Мокрый, он весь лоснился, и казалось, что здоровый хохот его тоже масляно блестит.

— Ж-жулик, — кричал Лютов. — Где… где сом?

— И — я его…

— Сома?

— Промахнулся…

— Где сом?

— Он — живет…

Снова оба, глядя друг на друга, тряслись в припадке смеха, а Клим Самгин видел, что теперь по мохнатому лицу хромого льются настоящие слезы.

— Ну, уж это нечто… чрезмерное, — сказал Туробоев, пожимая плечами, и пошел прочь, догоняя девушек и Макарова. За ним пошел и Самгин, провожаемый смехом и оханьем:

— О, господи, вот…

А впереди возмущенно кричала Алина:

— Его следует наказать за обман!

— Это — глупо, Алина, — строго остановила ее Лидия.

Пошли молча, но скоро их догнал Лютов.

— Понимаете вещь? — кричал он, стирая платком с лица пот и слезы, припрыгивая, вертясь, заглядывая в глаза. Он мешал идти, Туробоев покосился на него и отстал шага на два.

— Ловко одурачил, а? — назойливо кричал он. — Талант. Искусство-с! Подлинное искусство всегда одурачивает.

— Не глупо, — сказал Туробоев, улыбаясь Климу. — И вообще он — не глуп, но — как издерган!

— Довольно, Володя, — сердито крикнул Макаров. — Что ты пылишь? Подожди, когда сделают тебя профессором какой-нибудь элоквенции, тогда и угнетай и пыли.

— Костя, легкомысленная ты птица! Пойми вещь!

— Нет, серьезно, перестань.

— Вы ужасно много кричите, — жалобно сказала Алина.

— Ну — не буду.

— Как сумасшедший.

— Молчу-с!

Он действительно замолчал, но Лидия, взяв его под руку, спросила:

— Почему вас не возмутил мужик?