Жизнь Клима Самгина

— При чем здесь — за что? — спросил Лютов, резко откинувшись на спинку дивана, и взглянул в лицо Самгина обжигающим взглядом. — За что — это от ума. Ум — против любви… против всякой любви! Когда его преодолеет любовь, он — извиняется: люблю за красоту, за милые глаза, глупую — за глупость. Глупость можно окрестить другим именем… Глупость — многоименна…

Он вскочил, подошел к столу и, схватив дьякона за плечи, стал просить:

— Егор, — почитай о неразменном рубле… Ну, — пожалуйста!

— При незнакомом человеке? — вопросительно и смущенно сказал дьякон, взглянув на Клима. — Хотя мы как будто уже встречались…

Клим любезно улыбнулся.

— Смолоду одержим стихотворной страстью, но конфужусь людей просвещенных, понимая убожество свое.

Дьякон все делал медленно, с тяжелой осторожностью. Обильно посыпав кусочек хлеба солью, он положил на хлеб колечко лука и поднял бутылку водки с таким усилием, как двухпудовую гирю. Наливая в рюмку, он прищурил один огромный глаз, а другой выкатился и стал похож на голубиное яйцо. Выпив водку, открыл рот и гулко сказал:

— Х-хо!

А прежде чем положить хлеб с луком в рот, он, сморщив ноздри длинного носа, понюхал хлеб, как цветок.

Лютов стоял, предостерегающе подняв правую руку, крепко растирая левой неровно отросшую бородку. Макаров, сидя у стола, сосредоточенно намазывал икрою калач. Клим Самгин, на диване, улыбался, ожидая неприличного и смешного.

— Ну — вот! — сказал дьякон и начал протяжно, раздумчиво, негромко:

Не спалося господу Исусу,

И пошел господь гулять по звездам,По небесной, золотой дороге,Со звезды на звездочку ступая.Провожали господа ИсусаНиколай, епископ Мирликийский,Да Фома-апостол — только двое.

Слушать его было трудно, голос гудел глухо, церковно, мял и растягивал слова, делая их невнятными. Лютов, прижав локти к бокам, дирижировал обеими руками, как бы укачивая ребенка, а иногда точно сбрасывая с них что-то.

Думает господь большие думы,Смотрит вниз — внизу земля вертится,Кубарем вертится черный шарик,чёрт его железной цепью хлещет.

— А? — спросил Лютов, подмигнув Климу; лицо его вздрогнуло круглой судорогой.

— Не мешай, — сказал Макаров.

Клим все еще улыбался, уверенно ожидая смешного, а дьякон, выкатив глаза, глядя в стену, на темную гравюру в золотой раме, гудел:

— Был я там, — сказал Христос печально,А Фома-апостол усмехнулсяИ напомнил: — Чай, мы все оттуда. —Поглядел Христос во тьму земнуюИ спросил Угодника Николу:— Кто это лежит там, у дороги,Пьяный, что ли, сонный аль убитый?— Нет, — ответил Николай Угодник —Это просто Васька КалужанинО хорошей жизни замечтался.

Закрыв глаза, Лютов мотал встрепанной головой и беззвучно смеялся. Макаров налил две рюмки водки, одну выпил сам, другую подал Климу.

Тут Христос, мечтателям мирволя,Опустился голубем на землю.Встал пред Васькой, спрашивает Ваську:— Я — Христос, узнал меня, Василий? —Васька перед богом — на колени,Умилился духом, чуть не плачет.— Господи! — бормочет, — вот так штука!Мы тебя сегодня и не ждали!Что ж ты не сказался мне заранс?Я бы сбил народ тебе навстречу,Мы бы тебя встретили со звономВсем бы нашим, Жиздринским уездом! —Усмехнулся Иисус в бородку,

Говорит он мужику любовно:— Я ведь на короткий срок явился,Чтоб узнать: чего ты, Вася, хочешь?

Лютов протянул левую руку Самгину и, дирижируя правой, шепнул со свистом:

— Слушайте!

Васька Калужанин рот разинул,Обомлел от радости Василий— И потом, слюну глотая, шепчет:— Дай же ты мне, господи, целковый,Знаешь, неразменный этот рублик,Как его ни трать, а — не истратишь,Как ты ни меняй — не разменяешь!

— Гениально! — крикнул Лютов и встряхнул руками, как бы сбрасывая что-то под ноги дьякону, а тот, горестно изогнув брови, шевеля тройной бородой, говорил: