Жизнь Клима Самгина

Нога его снова начала прыгать, дробно притопывая по полу, колено выскакивало из дыры; он распространял тяжелый запах кала. Макаров придерживал его за плечо и громко, угрюмо говорил Варваре:

— Белья дайте, полотенцев… Что же кричать? Казнят, не беспокойтесь.

— Каждый — отдельно, — выкрикивал Диомидов, из его глаз двумя непрерывными струйками текли слезы.

Вбежала Лидия; оттолкнув Макарова, легко поставив Диомидова на ноги, она повела его в кухню.

— Неужели она сама будет мыть? — спросил Клим, брезгливо сморщив лицо и вздрагивая.

Варвара, встряхнув головою, рассыпала обильные рыжеватые волосы свои по плечам и быстро ушла в комнату отчима; Самгин, проводив ее взглядом, подумал, что волосы распустить следовало раньше, не в этот момент, а Макаров, открыв окна, бормотал:

— Нашел я их на шоссе. Этот стоит и орет, проповедует: разогнать, рассеять, а Лидия уговаривает его идти с ней… «Ненавижу я всех твоих», — кричит он…

В городе потрескивало и выло, как будто в огромнейшей печке яростно разгорались сыроватые дрова.

— Интересно — будет ли иллюминация? — соображал Клим.

— Конечно, отменена — что ты? — сердито заметил Макаров.

— Зачем же? — возразил Клим. — Это — развлекает. Было бы глупо, если б отменили.

Макаров промолчал, присев на подоконник, пощипывая усы.

— Диомидов — сошел с ума? — спросил Самгин, не без надежды на утвердительный ответ; Макаров ответил не сразу и неутешительно:

— Едва ли. Он — из таких типов, которые всю жизнь живут на границе безумия… мне кажется.

В двери явилась Лидия. Она встала, как бы споткнувшись о порог, которого не было; одной рукой схватилась за косяк, другой прикрыла глаза.

— Не могу, — сказала она, покачиваясь, как будто выбирая место, куда упасть. Рукава ее блузы закатаны до локтей, с мокрой юбки на пол шлепались капли воды.

— Не могу, — повторила она очень странным тоном, виновато и с явным удивлением.

— Идите, вымойте его, — попросила она, закрыв лицо руками.

— Идем, поможешь, — сказал Макаров Климу. В кухне на полу, пред большим тазом, сидел голый Диомидов, прижав левую руку ко груди, поддерживая ее правой. С мокрых волос его текла вода, и казалось, что он тает, разлагается. Его очень белая кожа была выпачкана калом, покрыта синяками, изорвана ссадинами. Неверным жестом правой руки он зачерпнул горсть воды, плеснул ее на лицо себе, на опухший глаз; вода потекла по груди, не смывая с нее темных пятен.

— У каждого — свое пространство, — бормотал он. — Прочь друг от друга… Я — не игрушка…

— Исаак, — не совсем уместно вспомнил Клим Самгин, но тотчас поправился: — Идоложертвенное мясо.

Кухарка Анфимьевна стояла у плиты, следя, как вода, вытекая из крана, фыркает и брызжет в котел.

— Совсем сбрендил паренек, — неодобрительно сказала она, косясь на Диомидова. — Из простых, а — нежный. С капризом. Взял да и выплеснул на Лидочку ковш воды…

Самгин услыхал какой-то странный звук, как будто Макаров заскрипел зубами. Сняв тужурку, он осторожно и ловко, как женщина ребенка, начал мыть Диомидова, встав пред ним на колени.

И вдруг Самгин почувствовал, что его обожгло возмущение: вот это испорченное тело Лидия будет обнимать, может быть, уже обнимала? Эта мысль тотчас же вытолкнула его из кухни. Он быстро прошел в комнату Варвары, готовясь сказать Лидии какие-то сокрушительные слова.

Лидия сидела на постели; обаяв одной рукой Варвару, она заставляла ее нюхать что-то из граненого флакона, огонь лампы окрашивал флакон в радужные цвета.

— Что? — спросила она.

— Моет, — сухо ответил Клим.

— Ему больно?

— Кажется — нет.

— Варя, — сказала Лидия, — я не умею утешать. И вообще, надо ли утешать? Я не знаю…

— Уйдите, Самгин, — крикнула Варвара, падая боком на постель.

Клим ушел, не сказав Лидии ни слова.

«У нее такое замученное лицо. Может быть, она теперь… излечится».

На тумбах, жирно дымя, пылали огни сальных плошек. Самгин нашел, что иллюминация скудна и даже в огне есть что-то нерешительное, а шум города недостаточно праздничен, сердит, ворчлив. На Тверском бульваре собрались небольшие группы людей; в одной ожесточенно спорили: будет фейерверк или нет? Кто-то горячо утверждал:

— Будет!

Высокий человек в серой шляпе сказал уверенно и строго:

— Государь император не позволит шуток.

А третий голос старался примирить разногласия:

— Фейерверк отменили на завтра.

— Государь императора.

Откуда-то из-за деревьев раздался звонкий крик:

— Он теперь вот в Дворянском собрании пляшет, государь-то, император-то!

Все посмотрели туда, а двое очень решительно пошли на голос и заставили Клима удалиться прочь.

«Если правда, что царь поехал на бал, значит — он человек с характером. Смелый человек. Диомидов — прав…»

Он шел к Страстной площади сквозь хаос говора, механически ловя отдельные фразы. Вот кто-то удалым голосом крикнул:

— Эх, думаю, не пропадать же!

«Вероятно — наступил в человека, может быть — в Маракуева», — соображал Клим. Но вообще ему не думалось, как это бывает всегда, если человек слишком перегружен впечатлениями и тяжесть их подавляет мысль. К тому же он был голоден и хотел пить.

У памятника Пушкину кто-то говорил небольшой кучке людей: