Жизнь Клима Самгина

Он читал Бокля, Дарвина, Сеченова, апокрифы и творения отцов церкви, читал «Родословную историю татар» Абдул-гази Багодур-хана и, читая, покачивал головою вверх и вниз, как бы выклевывая со страниц книги странные факты и мысли. Самгину казалось, что от этого нос его становился заметней, а лицо еще более плоским. В книгах нет тех странных вопросов, которые волнуют Ивана, Дронов сам выдумывает их, чтоб подчеркнуть оригинальность своего ума.

— Лошадь, — называл его Макаров, не произнося звук «л».

Макаров тоже был украшением гимназии и героем ее: в течение двух лет он вел с преподавателями упорную борьбу из-за пуговицы. У него была привычка крутить пуговицы мундира; отвечая урок, он держал руку под подбородком и крутил пуговицу, она всегда болталась у него, и нередко, отрывая ее на глазах учителя, он прятал пуговицу в карман. Его наказывали за это, ему говорили, что, если ворот мундира давит шею, нужно расширить ворот. Это не помогало. У него вообще было много пороков; он не соглашался стричь волосы, как следовало по закону, и на шишковатом черепе его торчали во все стороны двуцветные вихры, темнорусые и светлее; казалось, что он, несмотря на свои восемнадцать лет, уже седеет. Известно было, что он пьет, курит, а также играет на биллиарде в грязных трактирах.

Он перевелся из другого города в пятый класс; уже третий год, восхищая учителей успехами в науках, смущал и раздражал их своим поведением. Среднего роста, стройный, сильный, он ходил легкой, скользящей походкой, точно артист цирка. Лицо у него было не русское, горбоносое, резко очерченное, но его смягчали карие, женски ласковые глаза и невеселая улыбка красивых, ярких губ; верхняя уже поросла темным пухом.

Клим не понимал дружбы этих слишком различных людей. Дронов рядом с Макаровым казался еще более уродливым и, видимо, чувствовал это. Он говорил с Макаровым задорно взвизгивая и тоном человека, который, чего-то опасаясь, готов к защите, надменно выпячивая грудь, откидывал голову, бегающие глазки его останавливались настороженно, недоверчиво и как бы ожидая необыкновенного. А в отношении Макарова к Дронову Клим наблюдал острое любопытство, соединенное с обидной небрежностью более опытного и зрячего к полуслепому; такого отношения к себе Клим не допустил бы.

Подсовывая Макарову книжку Дрэпера «Католицизм и наука», Дронов требовательно взвизгивал:

— Тут доказывается, что монахи были врагами науки, а между тем Джордано Бруно, Кампанелла, Морус…

— Пошли-ка ты все это к чёрту, — советовал Макаров, раскуривая папиросу.

— Я хочу знать правду, — заявлял Дронов, глядя на Макарова подозрительно и недружелюбно.

— О ней справься у Томилина или у Катина, они тебе скажут, — равнодушно, с дымом, сказал Макаров. Однажды Клим спросил:

— Тебе нравится Дронов?

— Нравится? Нет, — решительно ответил Макаров. — Но в нем есть нечто раздражающе непонятное мне. и я хочу понять.

Затем, подумав, он сказал небрежно:

— С такой рожей, как его, трудно жить.

— Почему?

— Н-ну… Ему нужно хорошо одеваться, носить особенную шляпу. С тросточкой ходить. А то — как же девицы? Главное, брат, девицы. А они любят, чтобы с тросточкой, с саблей, со стихами.

Сказав, Макаров стал тихонько насвистывать сквозь зубы.

Клим Самгин легко усваивал чужие мысли, когда они упрощали человека. Упрощающие мысли очень облегчали необходимость иметь обо всем свое мнение. Он выучился искусно ставить свое мнение между да и нет, и это укрепляло аа ним репутацию человека, который умеет думать независимо, жить на средства своего ума. После отзыва Макарова о Дронове он окончательно решил, что поиски Дроновым правды — стремление вороны украсить себя павлиньими перьями. Сам живя в тревожной струе этого стремления, он хорошо знал силу и обязательность его.

Он считал товарищей глупее себя, но в то же время видел, что оба они талантливее, интереснее его. Он знал, что мудрый поп Тихон говорил о Макарове:

— Юноша — блестящий. Но однакож не следует забывать тонкое изречение знаменитого Ганса Христиана Андерсена:

Позолота-то сотрется, Свиная кожа остается.

Климу очень хотелось стереть позолоту с Макарова, она ослепляла его, хотя он и замечал, что товарищ часто поддается непонятной тревоге, подавлявшей его. А Иван Дронов казался ему азартным игроком, который торопится всех обыграть, действуя фальшивыми картами. Иногда Клим искренно недоумевал, видя, что товарищи относятся к нему лучше, доверчивее, чем он к ним, очевидно, они признавали его умнее, опытнее их. Но это честное недоумение являлось ненадолго и только в те редкие минуты, когда, устав от постоянного наблюдения над собою, он чувствовал, что идет путем трудным и опасным.

Макаров сам стер позолоту с себя; это случилось, когда они сидели в ограде церкви Успения на Горе, любуясь закатом солнца.