Читаем Жизнь Лавкрафта полностью

   На обратном пути к его дому, пока мы еще были в даунтауне, я предложил зайти в кафетерии выпить чашку кофе. Он согласился, но себе взял только молоко и с некоторым любопытством наблюдал, как я разделываюсь с кофе и пирожным (или, скорее, пирогом). Позже до меня дошло, что этот визит в людную кафешку - самую, что ни на есть, скромную - мог быть явным отступлением от привычного для него распорядка.


   Очень похоже на то: не только из-за тающих финансов его семьи, но и из-за привычки Лавкрафта к затворничеству (невзирая на все разрастающуюся переписку) поход в ресторан тогда вряд ли был для него обычным делом.

   Однако переписка привела-таки к знакомству Лавкрафта с двумя замечательными (каждый по-своему) людьми, которые станут его друзья на всю жизнь: Сэмюэлем Лавменом и Альфредом Гальпином. Лавмен (1887-1976), который дружил с тремя выдающимися представителями американской литературы (Амброузом Бирсом, Хартом Крейном и Г. Ф. Лавкрафтом) и вдобавок был хорошо знаком с Джорджем Стерлингом и Кларком Эштоном Смитом, на первый взгляд кажется просто "прихлебателем" при великих людях. Но он сам был состоявшимся поэтом - лучшим поэтом в кругу Лавкрафта, за исключением, может быть, Кларка Эштона Смита - и на голову превосходил самого Лавкрафта. В редко выходящем самиздатовском журнале Лавмена, "The Saturnian", печатались его собственные изысканные, декадентские стихи, а также его переводы из Бодлера и Гейне; и он одаривал своей поэзией другие любительские и малые журналы с такой изумительной беззаботностью, нимало не волнуясь о ее сохранении, что в 1920-х гг. Лавкрафт заставит его декламировать свои стихи вслух, чтобы он смог их записать - чего сам Лавмен не озаботился сделать. Лучшая его работа - поэма "Гермафродит" (написанная, вероятно, в конце 1910-х гг. и изданная в 1926 г. У. Полом Куком), великолепное воскрешение духа классической Греции:


I murmured: "For three thousand years

Is that tale done, yet bitter tears

Come to me now - to clasp and close

The delicate ecstasy of those

That vanished by no fault of mine.

Radiant, remote, these friends of thine,

So long ago! Another says

That in Pieria many days

The vintage through an autumn mist

Shone purple amid amethyst,

While in their vines one eve of gold

The tortured god walked as of old,

Bacchus, no doubt".


   По словам Лавкрафта, в контакт с Лавменом он вошел в 1917 году. Лавмен в то время находился на армейской базе Кемп-Гордон в Джорджии, где служил в роте Н 4-го пехотного батальона, Вспомогательный полк. Согласно спискам членов ОАЛП, там он оставался до середины 1919 г., когда вернулся в родной Кливленд. Однако Лавмен несколько лет был вне организованного самиздата, и по его свидетельству в первом письмк Лавкрафт, по сути, интересовался - жив ли Лавмен до сих пор:


   Суть письма была такая: автор был давним и горячим поклонником моих стихов, и их появление (время от времени) до такой степени возбудило его восхищение, что он набрался храбрости навести справки о моем местонахождении. По его утверждению, он практически оставил всякую надежду меня отыскать, когда был явлен намек на мою дислокацию. Отсюда вопрос: жив я или мертв?


   Лавмен, найдя старомодный слог письма (который он здесь пародирует) очаровательным и одновременно чуть нелепым, вполне разрешает сомнения Лавкрафта на этот счет.

   Далее в то же письме Лавкрафт пишет: "Еврей или нет, я весьма горд быть его поручителем для повторного вступления в Ассоциацию". Роберт Х. Во указал на изумительно двусмысленное построение этого предложения - кто тут еврей, Лавмен или Лавкрафт? Было бы неплохо счесть, что Лавмен смог как-то помочь Лавкрафту избавиться от своих предрассудков; на самом же деле Лавмен с точки зрения Лавкрафта был именно тем, чем должны были стать все евреи и прочие не-англосаксы: полностью ассимилированным американцем, отказавшимся культурных связей с иудаизмом. Было ли это так - другой вопрос (я слишком мало знаю о религиозных и культурных взглядах Лавмена, чтобы выносить какое-то суждение), но Лавкрафт явно так считал. Кроме того, неоклассицизм поэзии Лавмена и свойственный ей дух апатичной изысканности мог только понравиться Лавкрафту. Несколько лет подряд их общение шло исключительно на бумаге, пока в 1922 г. они не встретились в Кливленде, а затем, в 1924-26 гг., в Нью-Йорке стали близкими друзьями.

Перейти на страницу:

Все книги серии Шедевры фантастики (продолжатели)

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее