Жизнь Лавкрафта

   Всего неделю назад я имел честь лично встретиться с мистером У. Полом Куком... Я был несколько удивлен его внешним видом, ибо он оказался более провинциальным и небрежно одетым, чем я ожидал от столь знаменитого человека. По сути, его старомодный котелок, неглаженный наряд, потрепанный галстук, желтоватый воротничок, нечесаные волосы и не то, чтобы чистые руки напомнили мне о моем старом приятеле Сэме Джонсоне... Но беседа с Кука искупает все внешние недостатки, которыми он может обладать.

   Прежде чем проанализировать эти рассказы, давайте обратимся к встрече с Лавкрафтом Рейнхарта Кляйнера, которая также произошла в 1917 г. - вероятно, позднее визита Кука, так как в вышеприведенном письме Лавкрафт пишет, что до того встречался только с Уильямом Б. Стоддартом и Эдвардом Х. Коулом (в 1914 г.), но не упоминает встречи с самим Кляйнером. Вот что рассказывает Кляйнер: "У двери дома 598 по Энджелл-стрит меня приветливо встретила его мать - женщина чуть ниже среднего роста, с седеющими волосами и глазами, которые казались главной чертой ее сходства с сыном. Она была очень радушна и даже оживлена и мигом проводила меня в комнату Лавкрафта".

   Откуда такая разница реакции его матери на Кука и Кляйнера? Полагаю, основная причина - социальный снобизм. Неряшливый внешний вид Кука не мог угодить ни Сюзи, ни Лиллиан, и они явно не желали пускать Куку за порог своего дома. В порыве искренности Лавкрафт признается, что "О самиздате в целом у нее [Сюзи] было невысокое мнение, ибо она обладала особой эстетической сверхчуткостью, из-за чего его примитивность выглядела слишком очевидной и очень ее раздражала". Он признается, что Лиллиан тоже не нравился самиздат - "учреждение, чья крайняя демократичность и редкая разнородность подчас вынуждали меня за него извиняться". Если Лилиан по этим причинам не любила самиздат, тогда совершенно ясно, что для нее много значили социальные соображения: "демократичность и редкая разнородность" могут означать только то, что в движении "любителей" участвовали люди всех слоев общества, с разным образованием.

   Кляйнера, лощеного и обходительного бруклинца, радушный прием ждал потому, что в глазах Сюзи по социальному положению он, по крайней мере, был ровней Лавкрафту. Далее Кляйнер продолжает:

   Прямо перед тем, как предложить немного прогуляться, я по рассеянности вытащил из кармана свою трубку. Не знаю, почему, но внезапно мне почудилось, что курение в этом доме было бы не совсем уместно, и я сунул ее обратно в карман. Именно в тот момент его мать снова показалась в дверях и приметила трубку, засунутую в мой карман. К моему удивлению она издала радостное восклицание и попросила, чтобы я уговорил Говарда начать курить трубку, поскольку это будет для него "так успокоительно". Возможно, это была новоанглийская учтивость, чтобы замаскировать неловкость гостя, но я-то знал, что никогда не сделаю ни малейшей попытки склонить Лавкрафта к табакокурению!

   Враждебность Лавкрафта к курению почти равнялась его активной неприязни к пьянству. Кляйнер не совсем точен, когда говорит, что никогда не пытался склонить Лавкрафта к табакокурению - вопрос о курении несколько раз всплывает в их переписке. Лавкрафт признается Кляйнеру, что "хотя я курил, когда мне было лет двенадцать - просто чтобы казаться взрослым, - я бросил, стоило мне получить длинные штаны"; и далее - "Я до сих пор не понимаю, что привлекательного в привычке превращать себя в дымоход!" Но самый интересный момент в приведенном рассказе снова социальный: Кляйнер инстинктивно почувствовал, что курение в этом доме будет faux pas [светской ошибкой], и, возможно, Сюзи, оценив его такт, попыталась спасти его от "неловкости" советом, который, как она, наверняка, прекрасно знала, ее сын отверг бы с презрением.

   Эти рассказы лучше всего проливают свет на тогдашнюю жизнь Лавкрафта (и его отношения с матерью). Кук с Кляйнером единодушны в описании крайней опеки, которой Сюзи и Лилиан окружали Лавкрафта. Кук замечает: "Ежеминутно мать Говарда или его тетка, или обе сразу, заглядывали в комнату, чтобы посмотреть, не стало ли ему дурно, не утомился ли он..." Рассказ Кляйнера еще более примечателен: "Я заметил, что примерно раз в час его мать появлялась на пороге со стаканом молока, и Лавкрафт тотчас его выпивал". Это вечное обращение с ним как с ребенком, несомненно, помогло Лавкрафту взлелеять чувство собственной "инвалидности".

   Кляйнер предложил прогуляться, и Лавкрафт повел его смотреть колониальные достопримечательности Провиденса - этот тур он неизменно устраивал всем своим иногородним гостям, ибо ему никогда не надоедало хвалиться чудесными пережитками XVIII века в своем родном городе. Но незнакомство Лавкрафта с нормальным социальным поведением становится ясно, когда Кляйнер пишет: