Жизнь Лавкрафта

   Лавкрафт честно считал, что он нездоров - навязчиво уверен, что у него врожденная нервозность и утомляемость. Никто не заподозрил бы при его крупной фигуре и хорошем телосложении, что он может чем-то болеть. При взгляде на него хотелось всерьез подумать, прежде чем "зарываться"...

   Многие из нас в чем-то Лавкрафты, в том смысле, что нам навязана масса вещей - и мы не ведаем, как от них избавиться. Мы вечно реагируем на внушение - не назвать ли его проклятьем? - насланное на нас. В великом порядке вещей и не предполагалось, что подобные великолепные физические данные поддадутся какому-то умственному диктату, который прикажет им страдать нервными болезнями и истощением - или что этот удивительный разум станет слепо и ребячливо к нему прислушиваться - ВОТ УЖ НЕТ.

   Лавкрафт ответил на эти слова в письме к Френку Белкнэпу Лонгу:

   Если бы Хаутейн знал, как непрерывна моя борьба с изнурительными головными болями, приступами головокружения и приступами плохой концентрации, что обложили меня со всех сторон, и насколько лихорадочно я пытаюсь использовать каждый доступный миг для работы, он не стал бы так самоуверенно классифицировать мои болезни как воображаемые. Я не просто так объявляю себя инвалидом по причине плохой наследственности. Состояние говорит само за себя: наследственность - единственный объяснимый фактор.

   Словам Лавкрафта следует отдать должное, но все же получается, что Хаутейн попал в цель, и в итоге Лавкрафт это признал:

   Лавкрафт не выразил удивления моими заявлениями. По сути, он к ним прислушался. Я пришел к выводу, что он сам хочет это преодолеть - и преодолел бы, но ему не позволяют этого сделать, поскольку его домашние не дают ему позабыть о своей наследственной слабонервности. Если это так, Лавкрафт - умественный и физический великан не из-за, но вопреки этим условиям. Я рискну предсказать, что избавься он от всех мыслей об этой навязанной идее, выйди в свет и смешайся с безумной уличной толпой, он прославится как Национальная фигура в Беллетристике; что его имя будет возглавлять список в летописи современной литературы, а я зайду так далеко, что скажу, что это имя будет у всех на слуху на всей протяженности этой страны.

   Даже сейчас последнее предсказание несколько преувеличено, оно оказалось более точным, чем Хаутейн - и Лавкрафт - мог себе вообразить. Как Лавкрафт, в конце концов, вышел - интеллектуально, творчески и психологически - из-под клаустрофобичного влияния дома 598 по Энджелл-стрит, чтобы стать писателем, мыслителем и человеком, которого все мы знаем, - тема следующих глав этой книги.

10. Циничный материалист (1919-1921 [I])

Отсутствие Сюзи в доме 598 по Энджелл-стрит имело двойственный эффект: казалось, временами у Лавкрафта все валилось из рук из-за "нервного перенапряжения"; временами его словно охватывал прилив необычной энергией - "Недавно я написал весь мартовский критический обзор [т.е. "Раздел публичной критики" за март 1919 г.] за один вечер, и этим утром способен писать письма, проведя всю ночь без сна". Через месяц, после того как Сюзи поступила в больницу, Лавкрафт пишет, что ее "общее физическое состояние чуть улучшилось, но это не касается нервов"; двумя месяцами позже кажется, что "Состояние моей матери остается настолько неизменным, что, боюсь, нынешние меры надо признать полупостоянными". До известной степени, такой поворот событий - особенно в свете постоянных заверений Лавкрафта (которые он сам, несомненно, получал от лечащих врачей Сюзи), что физической опасности для нее нет - мог быть положительным, поскольку он со всей определенностью убирал Сюзи хотя бы из повседневной жизни Лавкрафта.

   Сейчас уже трудно сказать, что именно случилось с Сюзи - ее история болезни в больнице Батлера была в числе тех, что несколько десятилетий назад погибли в пожаре. Уинфилд Таунли Скотт, однако, сверялся с больничными записями, когда они еще существовали, и пересказывает их следующим образом:

   Она страдала приступами психического и физического истощения. Эмоциональное напряжение часто заставляло ее рыдать. Говоря на обычном языке, она она была женщиной, которая сломалась. При врачебном опросе она подчеркивала свои экономические проблемы и говорила... как много сделала для "поэта высочайшего разбора"; им, разумеется, был ее сын. Психиатр в своей записи отмечает эдипов комплекс, "психосексуальный" контакт с сыном, но замечает, что воздействие этого комплекса обычно более важно для сына, чем для матери, и не углубляется в этот вопрос.

   Предположительно, миссис Лавкрафт страдала от "комплекса недостаточности". Он был вызван все более опасным состоянием ее финансов, осложненным тем фактом, что ни она, ни ее сын не имели работы. Как она ни обожала его, в ней могла быть подсознательная критичность к Говарду - такому талантливому, но такому экономически бесполезному. Или, возможно, нет; возможно, она могла изменить его не больше, чем могла изменить себя, и потому, беспомощная и обезумевшая, она, в конце концов, сдалась.