Жизнь Лавкрафта

   В один прекрасный день я утону в океане кошек. Я пойду ко дну, душимый их объятиями, чувствуя их теплое дыхание на своем лице, вглядываясь в их огромные очи, слыша в своих ушах их мягкое мурлыканье. Я буду лениво скользить сквозь океаны шерсти, между мириадами когтей, хватаясь за бессчетные хвосты, пока не вручу свою бедную душу эгоистичному и ненасытному кошачьему богу.

   Нетрудно понять, почему Лавкрафт почувствовал симпатию к Лонгу и увидел в нем своего рода дополнение к другому своему юному ученику, Альфреду Гальпину. Лонг мог не обладать ярким философским талантом Гальпина, но он был эстетом, писателем и поэтом; и как раз в то время фокус собственного творчества Лавкрафта сместился с эссеистики и сухой старомодной поэзии на weird fiction. Ранние стилизации Лонга под По, которые никоим образом не были заметно хуже работ Лавкрафта, несомненно, помогли последнему убедиться в потенциальной плодотворности взятого нового направления.

   Разумеется, ни умственно, ни по темпераменту Лонг не был полной копией Лавкрафта. Эстетически ему ближе всего были итальянский Ренессанс и французская литература XIX века. Как свойственно пылкой юности, он был склонен переживать периоды страстного увлечения - изощренностью литературного авангарда, средневековым католичеством (хотя сам он был агностиком и, возможно, атеистом) и, несколькими годами позже, большевизмом. Лавкрафт взирал на эти внезапные смены интереса с довольно циничным изумлением, но не оставался к ним равнодушен; как минимум, они привели к продолжительным письменным спорам, которые помогли Лавкрафту прояснить собственные эстетические, философские и политические воззрения. Вполне вероятно, что Лонг помог дать толчок существенному сдвигу в эстетических взглядах Лавкрафта.

   Но пока связующим звеном между ними двоими была weird fiction, и Лонг станет привилегированным первым читателем рукописей многих рассказов Лавкрафта. Ни один из них не знал, что их дружба продлится еще целых семнадцать лет.

   К концу 1919 г. Лавкрафт и Кляйнер вступили в беспорядочную дискуссию о женщинах, любви и сексе. Кляйнер, несомненно, всегда был отзывчив к соблазнам прекрасного пола, и Лавкрафт взирал на его многочисленные увлечения со смесью легкого удивления, насмешки и, возможно, отчасти высокомерного презрения. В одном письме он замечает:

   Разумеется, с амурным феноменом я знаком исключительно по поверхностному чтению. Я всегда полагал, что имярек ждет, пока не повстречает некую нимфу, которая покажется ему радикально разнящей от прочих представительниц своего пола и без которой он, судя по ощущениям, не сможет дальше жить. Далее, воображал я, он примется деловито осаждать ее сердце, не отступая, пока либо не завоюет ее навеки, либо не будет сражен отказом.

   В вопросе секса Лавкрафт был равным образом безаппеляционен: "Эротизм принадлежит к инстинктам низшего разбора и скорее звериное, нежели возвышенно человеческое качество. ...Примитивный дикарь или обезьяна рыщут по родному лесу в поисках самки; благородный Ариец должен поднять свой взор к иным мирам и задуматься о своем месте в бесконечности!!" Можно заподозрить, что двойной восклицательный знак, плюс весьма напыщенный тон всего пассажа, указывает на самопародию. Но Лавкрафт продолжает:

   К романам и влюбленностям я никогда не питал ни малейшего интереса; тогда как небеса с их повестью о безднах былого и грядущего и великолепным убранством из вечно кружащихся миров всегда очаровывали меня. И, говоря по правде, разве это не естественно для аналитического ума? Что есть прекрасная нимфа? Углерод, водород, азот, пара щепоток фосфора и прочих элементов - и быстрый распад. Но что есть космос? Что есть тайна времени, пространства и того, что лежит за временем и пространством?

   Что ж, похоже, все ясно. Но действительно ли Лавкрафт не был знаком с "амурным феноменом"? и "никогда не питал ни малейшего интереса" к романтичным отношениям? Возможно, есть небольшая причина сомневаться в этом; и она связана с особой, которая время от времени упоминалась в нескольких последних главах, - с Уинифред Виржинией Джексон (1876-1959). Согласно исследованию, проведенному Джорджем Т. Ветцелем и Р. Аленом Эвертсом, в 1915 г. Джексон вышла замуж за чернокожего Гораса Джордана; в то время она проживала в доме 57 на Мортон-стрит в пригороде Бостона (Массачусетс), Ньютон-сентр. Ветцель и Эвертс полагают, что она развелась в начале 1919 г., хотя и продолжала числиться в списке членов ОАЛП под фамилией мужа до сентября 1921 г. В январе 1920 г. она, вместе с двумя подругами по самиздату, живет в доме 20 по Уэбстер-стрит в Оллстоне.

   Джексон присоединилась к ОАЛП в октябре 1915 г., и вскоре после того Лавкрафт, видимо, познакомился с ней (по крайней мере, с помощью переписки), так как несколько номеров "Консерватора" за 1916 г. уже содержат ее стихи. Как я уже отмечал, стихотворение Лавкрафта "Неведомое" появляется в этом журнале под псевдонимом Джексон, "Элизабет Беркли"; ситуация повторится в мае 1917 г., когда "Поборник мира" появится в "Tryout" под тем же псевдонимом.