Жизнь Лавкрафта

   "Ватек" явно повлиял и на другую работу, написанную чуть раньше - на замысел романа, озаглавленного "Азатот" [Azathoth], который Лавкрафт в июне 1922 г. описывает как "причудливый роман под Ватека". Под этим Лавкрафт, возможно, подразумевал, что "Азатот" одновременно попытка передать сновидческую атмосферу "Ватека" - и имитировать непрерывный поток повествования, где отсутствует разбивка на главы. Он подумывал написать "причудливую восточную сказку в манере 18-го века; сказку, возможно, слишком длинную для публикации в самиздате" еще октябре 1921 г., всего через несколько месяцев после прочтения "Ватека" и вскоре после одалживания "Эпизодов из Ватека" (рассказов, написанных от лица разных персонажей "Ватека", которые были опубликованы только в 1909 г.); но в отличие от предыдущего замысла романа ("Клуб семи сновидцев"), который, видимо, так и не был начат, "Азатот" действительно был начат, пускай Лавкрафт написал всего 500 слов. Начинается он величественно:

   Когда возраст отяготил мир, и чудеса покинули сердца людей; когда серые города устремили в дымное небо высокие башни, угрюмые и уродливые, в чьей тени никому и в голову не приходило мечтать о солнце или цветущих по весне лугах; когда ученость сорвала с Земли ее покров красоты и поэты принялись петь об извращенных фантомах, увиденных мутным внутренним оком; когда это все наступило, и детские надежды навеки ушли - нашелся человек, который отправился в путь прочь из этой жизни - в пространства, на куда бежали мечты.

   Лавкрафт приводит весь сохранившийся текст "Азатота" в письме к Лонгу, добавляя:

   Остальное - к чему это вступление готовит читателя, станет материалом типа "Тысяча и одной ночи". Я не посчитаюсь ни с одним современным критическим каноном, но откровенно проскользну назад сквозь столетия и стану творить мифа с детской непосредственностью, которой в наше время не пытался достичь никто, кроме раннего Дансени. Я уйду из мира, в котором пишу, сосредоточив разум не на литературных обычаях, а на снах, что мне снились, когда мне было лет шесть - снах, которые последовали за моей первой встречей с Синбадом, Аджибом, Бабой-Абдаллахом и Сиди-Нонманом.

   Возможно, это намек на то, что "Азатот" стал бы приключенческим романом без сверхъестественного, но, вероятно, все-таки с некоторыми элементами сна. "Азатот" обретает важность лишь в контексте развивающейся эстетики Лавкрафта и в связи с некоторыми рассказами, написанными годы спустя, так что я вновь обращусь к нему позже.

   Помимо этого, за время визита в Нью-Йорк Лавкрафт написал не так много - он был слишком занят прогулками по город, а также время от времени загружен работой на Буша, которая при всей утомительности хотя бы приносила ему деньги, долгожданные чеки, которые позволяли Лавкрафту продолжать свое пребывание в гостях. Вероятно, в конце августа он устроил маленький розыгрыш, попытавшись всучить Гальпину свое стихотворение "К Заре" как утраченное стихотворение Эдгара Аллана По. Хотя Гальпин не поверил в авторство По - он счел, что стихотворение списано у некого традиционного поэта, возможно, у малоизвестного Артура О'Шонесси - он, тем не менее, высоко его оценил. Но когда в сентябре ему объяснили смысл шутки, энтузиазм Гальпина заметно угас. Лавкрафт, определенно, хорошо посмеялся, поскольку Гальпин обыкновенно был не в восторге от его стихов. Больше об этой шутке писать нечего - она просто пытается имитировать многочисленным вариациям По на тему "смерти прекрасной женщины".

   Наконец в середине октября Лавкрафт вернулся домой. Хаутейн уже попросил его о новом серийном рассказе, на этот раз - из четырех частей. Лавкрафт бездельничал вместо работы до середины ноября, но (возможно, поскольку Хаутейн, наконец, заплатил за "Герберта Уэста, реаниматора" и выдал аванс размером в половину платы за новый рассказ) он, в конце концов, взялся за дело и в том же месяце написал "Затаившийся страх". {В письме к Сэмюелю Лавмену (17 ноября 1922 г.) ГФЛ заявляет, что еще начинал писать; а в начале декабря отсылает рассказ Кларку Эштону Смиту (ГФЛ - Кларку Эштону Смиту, 2 декабря 1922 г.). Поскольку он был записан в куда более сжатые сроки, чем "Герберт Уэст, реаниматор", рассказ кажется более цельным, чем его предшественник, несмотря на неизбежную шокирующую концовку в финале каждой части.