Жизнь Лавкрафта

   Не возникает сомнений, что, по крайней мере, в первые несколько месяцев, эйфория брака и одновременно от пребывания в национальном центре книгоиздательства, финансов, искусства и вообще культуры помогала отгонять любые мысли об опрометчивости его отъезда из Провиденса. У Лавкрафта была жена, многочисленные друзья и даже вполне неплохие трудовые перспективы, а значит - все причины поверить, что в его жизни началась новая многообещающая фаза.

   В своих воспоминаниях 1975 года Фрэнк Белкнэп Лонг пишет о первой встрече с Лавкрафтом в квартире Сони в апреле 1922 г. Через некоторое время, когда он сидел, болтая с ними обоими, кое-что стало до него доходить:

   Именно в тот момент нечто, сперва бывшее лишь простым подозрением, начало все более уверенно заявлять о себе в моем сознании. Во время краткой беседы у окна Говард довольно подробно остановился на встрече Сони с его тетушками и на двух других случаях, когда они провели немало времени вместе на земле Новой Англии, несколько недель спустя после бостонского съезда.

   Могло ли быть, что...

   Разумеется, так все и было... его отношения с Соней приняли характер, который можно было определить только как "без-малого-помолвлены". Быть может, они по-прежнему были на стадии простой дружбы, но с отчетливой возможностью, что скоро они могут стать чем-то большим.

   Возможно, Лонг повинен в том, что в ретроспективе вчитал в этот эпизод больше, чем оправдано; но, вероятно, он был не одинок в ощущении, что между Соней и Лавкрафтом развиваются определенные отношения. И все-таки сам факт их брака, похоже, вызвал у его друзей и знакомых реакции, варьирующиеся от изумления до шока и тревоги. Рейнхарт Кляйнер пишет:

   ...Я помню очень хорошо, что это было во время поездки на такси с мистером и миссис Хаутейн...когда мне сообщили новость о браке Лавкрафта-Грин. Сперва я ощутил дурноту на дне желудка и сильно побледнел. Хаутейн оглушительно рассмеялся над действием своего сообщения, однако признался, что чувствовал себя точно также, как я.

   Молчание о своей свадьбе, которое Лавкрафт хранил вплоть до - а, на самом деле, и после - последней минуты, подтверждается одним из самых удивительных писем из числа написанных Лавкрафтом: письмом к тетке Лилиан, извещающим о свадьбе, - через шесть дней после самого события. Судя по всему, он как ни в чем не бывало сел на поезд в 11.09 воскресным утром 2 марта, на следующий день женился на Соне, начал обустраиваться в доме 259 на Парксайд-авеню и и наконец решил ввести в курс дела свою старшую тетку. Лавкрафт все-таки послал Лилиан несколько почтовых открыток 4 и 5 марта - из Нью-Йорка и Филадельфии (где новобрачные проводили медовый месяц), - но без малейшего намека на истинное положение вещей. Впрочем, одна из этих открыток должна была привести Лилиан в некоторое недоумение, поскольку Лавкрафт писал о "постоянной литературной должности" в Нью-Йорке, которая может упасть к нему в руки. Некоторые части вымученного предисловие к реальному признанию в этом письме просто поражают:

   ...более активная жизнь для человека моего темперамента требует многих вещей, без которых я мог обойтись, пока сонно и инертно дрейфовал по течению, сторонясь мира, который утомлял и отвращал меня, и не имея иной жизненной цели, кроме флакона цианида, когда у меня закончался деньги. Когда-то я думал последовать этим путем и был совершенно готов искать забвения, как только истощатся финансы или безнадежная скука совсем одолеет меня; как вдруг, почти три года назад, наш великодушный ангел С.Х.Г. шагнула в мою жизнь и стала сражаться с этой идеей с помощью противоположной - о борьбе и о наслаждении жизнью, как награде, которую принесет борьба.

   Что ж, возможно, брак и переезд в большой город - лучше, чем самоубийство от нищеты или скуки. Но как насчет решающего вопроса о чувствах этой пары друг к другу?

   ...тем временем - как ни эгоистично это звучит при пересказе - стало становиться очевидным, что не я один нахожу психологическую изоляцию скорее недостатком. Обстоятельное интеллектуальное и эстетическое знакомство, начиная с 1921 г., и трехмесячный визит в 1922 г., когда конгениальность прошла проверку и была найдена безупречной во всем разнообразии смыслов, предоставили более чем достаточно доказательств не только того, что от С.Х.Г. исходит наиболее вдохновляющее и ободряющее влияние, которое, вероятно, вообще можно на меня оказать, но и того, что она сама начала находить во мне более родственную душу, чем в ком-то еще, и стала в большой степени полагаться на переписку и беседы со мной для умственного удовлетворения и художественного и философского наслаждения.