Жизнь Лавкрафта

   Однако как человек Уайлд не допускает абсолютно никакой защиты. Его характер, несмотря на утонченность манер, которые наложили на него внешний отпечаток декоративной учтивости и благопристойности, был настолько насквозь гнил и презреннен, насколько человеческий характер может быть таковым... Он был до такой степени лишен той разновидности вкуса, что мы зовем нравственным чувством, что его проступки включали не только явные и вопиющие преступления, но всю и ту мелкую непорядочность, изменчивость, малодушие и показную бесчестность и трусость, которые отмечают обычного "хама" или "невежу", а заодно и подлинного "негодяя". Какая ирония в том, что именно он - тот, кто на время унаследовал титул Принца Денди, - никогда не был в истинном смысле тем, кого хотелось бы назвать джентльменом.

   Шестью годами позже Лавкрафт провозглашает: "Что касается случая гомосексуализма, первейшее и самое существенное возражение против него - то, что он естественно (физически и ненамеренно - а не просто "морально" или эстетически) противен преобладащей массе человечества..." Как Лавкрафт пришел к этому выводу - загадка. Не стоит порицать его за отсутствие терпимости к гомосексуализму, которая все еще довольна редка и в наши дни. Проблема в том, что многие из друзей самого Лавкрафта были геями, хотя либо он не знал об этом факте (как в случае Сэмюэля Лавмена), либо их гомосексуализм не был полностью очевиден (как в случае Р.Х. Барлоу). Лавкрафт ни словом не упоминает гомосексуальности Харта Крейна (в тех редких случаях, когда он встречался с ним); но опять же, возможно, Крейн не демонстрировал откровенно свою ориентацию в присутствии Лавкрафта. Он, возможно, проявлял ее завуалированно, но Лавкрафт, вероятно, настолько неосведомлен о подобных вещах, что, наверное, не мог распознать, что к чему.

   Тем не менее, мы находим Лавкрафта последнего десятилетия куда более терпимым к вопросу о роли секса в литературе. Конечно, во всем его творчестве практически нет даже намеков на секс; гетеросексуальный секс выглядит сомнительным из-за почти полного отсутствия женских персонажей, а гомосексуальный секс между мужчинами невообразим, учитывая мнение Лавкрафта о нем. Это делает комментарий Лавкрафта 1931 г. - "Я не вижу никакой разницы в том, что я писал до брака, и том, что я написал за несколько лет брачного периода" - практически ненужным. Надо очень старательно смотреть, чтобы найти хоть намек на секс в его произведениях: возможно, единственная, хоть сколь-нибудь явная отсылка - неописанные "оргиастические вольности" поклонников Ктулху из Луизианы ("Зов Ктулху"), тогда как упоминания в "Ужасе Данвича" (связь Лавинии Уотли с Йог-Сототом) и "Тени над Иннсмутом" (связи жителей Иннсмута с рыболягушками) столь окольны, что проходят практически незамеченными. Ни слова не сказано о половых отношениях Эдварда и Азенат Дерби из "Твари на пороге", поскольку они иррелевантны для повествования; но ничего не сказано даже о потенциальных аномалиях, связанных со сменой пола. Эфраим Уэйт вселяется в тело своей дочери Азенат: что он чувствовал, став женщиной и выйдя замуж за Дерби? Если, как намекает рассказ, Лавкрафт считал разум или индивидуальность (а не тело) главным в индивиде, не был ли этот брак гомосексуальным? Что чувствовал Дерби, когда его разум очутился в гниющем теле жены? Если сейчас кто-то соберется писать историю на таком материале, маловероятно, что ему удасться избежать подобных объяснений.

   Но, как я сказал, Лавкрафт немного расслабился - по крайней мере, когда речь шла о работах других авторов. С одной стороны, он ощущал потребность продолжать бороться против цензуры (как он делал в "Вездесущем обывателе" [1924]) - проблемы, которая выходила на первый план по мере того, как 1920-е гг. - время сексуального пробуждения­, раскрепощения и, возможно, разложения и в жизни и в литературе - шли вперед. Его главным оппонентом предсказуемо стал несгибаемый теист Морис У. Mo.

   Лавкрафт обращался к проблеме "той странной нанависти, питаемой особами за сорок... по поводу свободного представления эротического материала в искусстве и литературе" (он написал это за семь до своего сорокового дня рождения), очерчивая семь разных типов или методов проявления эротики в искусстве:

   1. Отстраненные и серьезные описания эротических сцен, отношений и их и последствий в реальной жизни.

   2. Поэтические - и иные эстетические - воспевания эротических переживаний.

   3. Сатирический взгляд на эротические реалии, замаскированный внешне неэротической видимостью.

   4. Ненатуральные описания или символы, предназначенные для стимуляции эротических чувств, но лишенные соразмерности и связи с жизнью и искусством.

   5. Телесная нагота в живописном или портняжном воплощении.

   6. Эротическая тематика, разрабатываемая с помощью остроумия и юмора.

   7. Свободное обсуждение философских и научных проблем, связанных с полом.

   Он иллюстрирует семь этих методов следующими примерами:

   (1) Теодор Драйзер, Эрнест Хемингуэй, Джеймс Джойс;

   (2) Катулл, Уолт Уитмен;

   (3) Джеймс Брэнч Кейбелл, Вольтер, Генри Филдинг;