Жизнь мальчишки. Том 1

— Это из-за того, что она цветная, да? — сделала свой первый выпад мама. — Из-за этого ты не хочешь к ней идти?

— Нет, конечно, нет.

— Ты в точности похож на своего отца. Том, копия. Клянусь, Том…

— Замолчи! — внезапно сорвался отец. Даже я вздрогнул. Упоминание дедушки Джейберда, который относился к расизму точно так же, как рыба к воде, определенно было ударом ниже пояса. Отец никогда не страдал глупой ненавистью к цветным, в этом я был совершенно уверен. Но он был сыном человека, который всю свою жизнь каждое без исключений утро встречал поднятием флага Конфедерации и почитал темную кожу знаком, коим человека отмечает дьявол. Этот тяжкий крест отец был вынужден покорно нести, потому что любил дедушку Джейберда; вместе с тем он лелеял в душе веру — которую надеялся когда-нибудь привить и мне, — что ненавидеть любого человека, по любой причине, значит совершать противный Богу грех. Вот почему мне было понятно, что за следующими словами отца стояла только гордость и более ничего:

— От этой женщины я милостыни не приму, ни под каким видом!

— Кори, — наконец обратила на меня внимание мама, — по-моему, тебе нужно было заняться математикой, разве не так? Я отправился в свою комнату, но это совсем не означало, что я не слышал оттуда продолжение спора. Нельзя сказать, что дальнейший разговор мамы и отца происходил на повышенных тонах, но держать себя в руках обе стороны особенно не пытались. Как я догадывался, ссора давно уже собиралась на горизонте подобно грозовой туче и зрела словно нарыв, подогреваемая многими причинами: это была и утонувшая в озере машина, и пасхальные осы, и то, что отец не мог купить мне новый велосипед, и переживания, связанные с наводнением. Слушая, как отец объясняет маме, что она не имеет права тащить его на аркане в дом к Леди, я постепенно начал понимать истинную причину, крывшуюся за его категорическим нежеланием знаться с королевой Братона: он ее просто-напросто боялся.

— Ни за что, даже не проси! — кричал он маме. — Я не собираюсь водить знакомство с теми, кто полагает, что эти игры, это дуракаваляние с костями и мертвыми животными — нормальное дело, и кто… — Он замолчал, и тут я уразумел, что в эту категорию людей вполне можно было зачислить и дедушку Джейберда и что отец тоже это понял. — Я просто не пойду к ней, и все тут, — бессильно закончил он. Мама поняла, что нет смысла загонять лошадей. Я скорее вообразил, чем услышал ее тяжкий вздох:

— Тогда я отправлюсь к ней с визитом одна — это тебя устроит? Нельзя же просто так взять и отказать ей. Это будет неприлично, а она ничего плохого нам не сделала. Отец немного помолчал, потом ответил:

— Хорошо, можешь отправляться.

— Кори я тоже возьму с собой. Эти мамины слова послужили поводом для новой вспышки.

— Зачем он там тебе? Ты что, хочешь, чтобы он увидел все эти скелеты, которых, я не сомневаюсь, немало заперто по шкафам у этой женщины? Ребекка, я не знаю, чего она от нас хочет, и честно тебе скажу: мне на это наплевать. Но эта женщина занимается всякими глупостями с восковыми куклами и дохлыми черными кошками и бог еще знает с чем, о чем и думать противно! Я уверен, что Кори не место в ее доме; ему нечего там делать!

— Но Леди в своем письме просила нас прийти вместе с Кори. Вот, сам посмотри!

— Я уже видел письмо. Я не знаю, что она задумала и что ей от нас нужно, но одно я знаю твердо — Леди не та женщина, с которой стоит водить близкое знакомство. С ней вообще не стоит связываться. Ты помнишь Барка Хатчета? Помнишь, что с ним стало? Тот самый Барк Хатчет, что был помощником управляющего в молочной в пятьдесят восьмом?

— Я знаю, о ком ты говоришь.

— Этот Барк Хатчет жевал табак. А когда жуешь табак, то, само собой, сплевываешь, не без этого. Дурная привычка; он уже внимания на нее не обращал. Доходило до того — только не смей никому об этом говорить, — доходило до того, что он забывался и сплевывал прямо в бидоны с молоком.

— Том, ну к чему ты завел этот разговор…

— Все к тому, сейчас узнаешь. Так вот, однажды шел Барк Хатчет по Мерчантс-стрит, он только-только подстригся у мистера Доллара в парикмахерской — а нужно сказать, что у Барка была роскошная шевелюра и такие густые волосы, что их ни один гребешок не брал, — так вот, он опять забылся, повернул голову и сплюнул прямо на мостовую. Только на мостовую его табак не попал, а угодил прямо на ботинок Человеку-Луне. Ботинки у того были белые, а табачная жвачка Барка вся по ним размазалась. Не хотел он на Человека-Луну плевать, я в этом и тогда был уверен, и теперь. А Человек-Луна и ухом не повел, просто прошел мимо, и все. Но этого Барку показалось мало. У него было странное чувство юмора. Как на грех, потянуло его рассмеяться, может, от смущения, а может, по другой какой причине. Рассмеялся он прямо в лицо Человеку-Луне. И знаешь, что после этого случилось?

— Что? — устало спросила мама.

— Через неделю Барк стал лысеть. У него стали выпадать волосы.

— И ты в это веришь?