Жизнь Микеланджело

Виттория была самой восторженной участницей этой группы идеалистов, объединявшей самые честные умы Италии. Она состояла в переписке с Ренатой Феррарской и Маргаритой Наваррской; Пьетро Паоло Верджерио, перешедший позднее в протестанты, называл ее «одним из светочей истины». Но когда, под руководством беспощадного Караффа,[252] началось движение контрреформации, Витторию стали одолевать сомнения. Ее пылкой натуре недоставало твердости; в этом она очень походила на Микеланджело, ей требовалась вера, а противостоять авторитету церкви она не могла. «Она носила власяницу, истязала себя постами, пока от нее не оставалась кожа да кости».[253] Кардинал Поль,[254]

ее друг, вернул ей душевное спокойствие, принудив ее смириться, обуздать гордыню разума и всецело предаться богу. Она выполнила его волю с упоением самопожертвования… Увы, не только самопожертвования! Вместе с собой она принесла в жертву своих друзей и единомышленников, она отреклась от Окино, предав его сочинения в руки римской инквизиции; как и Микеланджело, эта великая душа была сломлена страхом. Укоры совести Виттория заглушала безотрадным мистицизмом:

«Вы видели, в каком хаосе незнания я пребывала и по какому лабиринту заблуждений брела, вечно терзая плоть в поисках отдохновения, вечно терзая душу в поисках мира для нее. И только когда по воле господней мне блеснул свет во тьме, я узрела свое ничтожество и поняла, что всё в Христе».[255]

Она призывала смерть, видя в ней избавление. Умерла она 25 февраля 1547 г.

* * *

Виттория Колонна встретилась с Микеланджело в ту пору своей жизни, когда она всецело находилась под влиянием религиозного свободомыслия Вальдеса и Окино. Томимая печалью и сомнениями, она не могла обойтись без наставника, нуждалась в опеке, а вместе с тем ей хотелось видеть около себя существо более слабое и несчастное, чем она сама, на кого бы можно было излить всю накопившуюся в сердце материнскую нежность. Она старалась скрыть от Микеланджело свои колебания и растерянность. Внешне спокойная, сдержанная, даже холодная, она вносила в его душу тот мир и безмятежность, которые сама черпала у других. Дружба, возникшая примерно в 1535 г., стала особенно тесной с осени 1538 г. и покоилась на религиозно-нравственной основе. Виттории было тогда сорок шесть лет; ему – шестьдесят три. Она жила в Риме в монастыре Сан-Сильвестро-ин-Капите у подножия Монте Пинчио. Микеланджело жил возле Монте Кавалло. По воскресеньям они встречались в церкви Сан-Сильвестро на Монте Кавалло. Брат Амброджо Катерино Полити читал им послания св. Павла, а затем они вместе их обсуждали. Португальский художник Франсиско д'Оланда сохранил нам память об этих беседах в своих «Четырех беседах о живописи».[256] В них очень живо обрисована возвышенная и нежная дружба Микеланджело и Виттории.

В первое свое посещение церкви Сан-Сильвестро Франсиско д'Оланда не застал Микеланджело – маркиза Пескара с друзьями слушала без него душеспасительное чтение. Когда послание апостола было дочитано, маркиза с приветливой улыбкой обратилась к чужеземцу:

– Франсиско д'Оланда, – сказала она, – конечно охотнее послушал бы Микеланджело, чем эту проповедь.

На это Франсиско, усмотрев в ее словах нечто для себя обидное, напыжившись, ответил:

– Неужели ваше сиятельство полагает, что я ничего другого, кроме живописи, не знаю и ни на что другое не гожусь?

– Вы слишком обидчивы, мессер Франсиско, – вмешался Латтанцио Толомеи, – маркиза, напротив того, убеждена, что живописцы все знают и все могут. У нас в Италии живопись в большом почете! Но, может быть, ее слова означают, что, помимо полученного вами удовольствия, она желала бы доставить вам еще и другое – удовольствие послушать Микеланджело.

Франсиско рассыпался в извинениях, а маркиза сказала одному из своих слуг:

– Ступай к Микеланджело и скажи ему, что я и мессер Латтанцио решили после обедни отдохнуть в нашей капелле; здесь приятная прохлада, и если он может уделить нам немного своего драгоценного времени, это было бы великим благом для нас. Но не говори, что здесь португальский гость Франсиско д'Оланда, – добавила она, зная, как дичится посторонних Микеланджело.

Дожидаясь возвращения посланного, они продолжали беседовать о том, как лучше навести Микеланджело на разговор о живописи так, чтобы он об этом не догадался, иначе он сразу же замкнется в себе и ничего не скажет.

«Наступило молчание. Внезапно в дверь постучали. Почти у всех нас вырвались слова досады: мы решили, что маэстро не придет, раз слуга так быстро вернулся с ответом. Однако счастливой моей звезде угодно было, чтобы живший по соседству Микеланджело сам направлялся в сторону Сан-Сильвестро: он шел по виа Эсквилина к Термам, беседуя со своим учеником Урбино. Наш посланец встретил его и привел, так что на пороге стоял сам Микеланджело. Маркиза, отведя его в сторону, долго с ним о чем-то говорила и лишь потом предложила занять место между собой и Латтанцио».