Жизнь. Милый друг. Новеллы

Какой-то волосатый колосс, сидевший верхом на стуле и куривший большую фарфоровую трубку, спросил у них на отличном французском языке:

— Ну-с, господа, много ли наловили рыбки?

Тогда один из солдат положил к ногам офицера сетку, полную рыбы, которую не забыл захватить с собой.

Пруссак улыбнулся.

— Ого! Я вижу, улов недурен. Но сейчас речь не об этом. Выслушайте меня внимательно. На мой взгляд, вы — два шпиона, подосланные для того, чтобы выследить меня. Я вас поймал и намерен вас расстрелять. Чтобы лучше скрыть свои намерения, вы делали вид, будто удите рыбу. Вы попались мне в руки, тем хуже для вас, — на то и война. Однако вы прошли через аванпосты, и, разумеется, у вас есть пароль, чтобы пройти обратно. Сообщите мне этот пароль, и я пощажу вас.

Друзья стояли рядом, мертвенно-бледные, руки их дрожали нервной дрожью; они молчали.

— Об этом никто никогда не узнает, — продолжал офицер, — вы вернетесь домой как ни в чем не бывало. Тайна исчезнет вместе с вами. Если же вы откажетесь, вас ждет смерть и притом немедленно. Выбирайте.

Они по-прежнему стояли неподвижно, не раскрывая рта.

Пруссак все так же спокойно заговорил опять, указывая рукой на Сену:

— Подумайте… Через пять минут вы будете там, на дне реки. Через пять минут! У вас, должно быть, есть родные?

Мон-Валерьен продолжал грохотать.

Два рыболова безмолвно стояли на месте. Немец отдал какое-то приказание на своем языке. Затем он передвинул стул подальше от пленных; двенадцать солдат подошли и выстроились в двадцати шагах, с ружьями к ноге.

Офицер сказал:

— Даю вам одну минуту, ни секунды больше.

Неожиданно он встал, подошел к французам, взял под руку Мориссо, отвел его в сторону и сказал шепотом:

— Живо говорите пароль. Ваш товарищ ничего не узнает. Я притворюсь, что пожалел вас.

Мориссо ничего не ответил.

Тогда пруссак отвел в сторону г-на Соважа и предложил ему то же самое.

Господин Соваж не ответил.

Их снова поставили рядом.

И офицер отдал команду. Солдаты вскинули ружья.

В эту минуту взгляд Мориссо случайно упал на сетку с пескарями, лежавшую на траве в нескольких шагах от него.

Солнечный луч блестел на кучке рыбок, которые еще трепыхались. И внезапно Мориссо охватила слабость. Как он ни сдерживался, глаза его наполнились слезами.

Он прошептал:

— Прощайте, господин Соваж.

Тот ответил:

— Прощайте, господин Мориссо.

Они пожали друг другу руки; обоих с ног до головы била мелкая непреодолимая дрожь.

Офицер крикнул:

— Пли!

Двенадцать выстрелов слились в один.

Господин Соваж рухнул на землю ничком. Мориссо, более рослый, зашатался, перевернулся и упал на своего товарища, поперек, лицом кверху; по его мундиру, пробитому на груди, потекли струйки крови.

Немец отдал еще несколько приказаний.

Солдаты разошлись и вскоре вернулись с веревками и камнями; камни они привязали к ногам мертвецов, затем отнесли трупы на берег.

Мон-Валерьен не переставал грохотать; над ними стояла теперь целая куча дыма.

Двое солдат взяли Мориссо за голову и за ноги, двое других таким же способом подняли г-на Соважа; потом, сильно раскачав тела, они бросили их далеко в реку; тела описали дугу и стоймя погрузились в воду, так как камни прежде всего потянули вниз ноги.

Вода вспенилась, закипела, забурлила, потом успокоилась, и только мелкие-мелкие волны побежали к берегу.

На поверхности плавало немного крови.

Офицер, по-прежнему невозмутимо спокойный, произнес вполголоса:

— Остальное доделают рыбы.

Затем направился к дому.

И вдруг он заметил в траве сетку с пескарями. Он поднял ее, осмотрел и, улыбаясь, крикнул:

— Вильгельм!

Подбежал солдат в белом фартуке.

И, бросив ему улов двух расстрелянных французов, пруссак приказал:

— Зажарь-ка мне этих рыбешек, да поскорее, пока они еще живые. Это будет замечательно вкусно.

И снова закурил трубку.

ДЯДЮШКА МИЛОН

Вот уже месяц, как щедрое солнце льет на поля свое жгучее пламя. Лучезарная жизнь расцветает под этим огненным ливнем; всюду, куда ни кинешь взгляд, зеленеет земля. Небо сине до самых краев горизонта. Нормандские фермы, разбросанные по долине, похожи издали на маленькие рощицы, окруженные стеной высоких буков. Вблизи же, когда откроешь источенную червем калитку, кажется, будто попал в гигантский сад: старые яблони, напоминающие угловатых старух крестьянок, стоят в цвету все, как одна. Древние черные стволы, кривые, корявые, вытянулись вдоль двора и с гордостью показывают небу свои сияющие купола, розовые и белые. Нежный аромат цветения смешивается с густым запахом раскрытых хлевов, с испарениями дымящейся навозной кучи, где хлопочут куры.

Полдень. В тени большой груши, растущей у самой двери, сидит за обедом все семейство: отец, мать, четверо детей, две служанки и три работника. Все молчат. Едят суп, затем снимают крышку с миски картофеля, жаренного в свином сале.

Время от времени одна из служанок поднимается с места и идет в погреб, чтобы вновь наполнить опустевший кувшин сидром.

Хозяин, высокий сорокалетний мужчина, долго смотрит на виноградную лозу, совсем еще голую и, как змея, обвившую стену дома под ставнями.