Жизнь. Милый друг. Новеллы

— Решено. Я согласен.

И они расстались, чтобы зайти за рыболовными снастями.

Часом позже они шагали рядом по большой дороге, затем добрались до дачи, которую занимал полковник. Выслушав просьбу друзей, он улыбнулся и уступил их причуде. Заручившись паролем, они отправились дальше.

Вскоре они миновали аванпосты, прошли через опустевший Коломб и очутились на краю небольшого виноградника, который спускался к Сене. Было около одиннадцати часов утра.

Городок Аржантейль напротив них казался вымершим. Холмы Оржемона и Саннуа возвышались над всей окрестностью. Доходившая до Нантера широкая равнина с оголенными вишневыми деревьями и серыми полями была пуста, совершенно пуста.

Господин Соваж прошептал, указывая пальцем на вершины холмов:

— Там, наверху, пруссаки!

И при виде этой безлюдной местности друзья остановились, охваченные беспокойством.

Пруссаки! Они еще ни разу их не видели, но вот уже несколько месяцев, как чувствовали их здесь, близко, вокруг Парижа, разоряющих Францию, грабящих, убивающих, несущих с собой голод, невидимых и всемогущих. И какой-то суеверный страх примешивался к ненависти, которую вызывал в них этот незнакомый победивший народ.

— А что, если мы их встретим? — пробормотал Мориссо.

— Что ж, угостим их жареной рыбой, — ответил г-н Соваж с юмором, который не покидает парижанина, несмотря ни на что.

Однако напуганные царившим вокруг безмолвием, они не отваживались двинуться дальше, в глубь полей.

Наконец г-н Соваж решился.

— В путь! Но только осторожно.

И они начали спускаться вдоль виноградника, согнувшись, почти ползком, пользуясь кустарником как прикрытием, оглядываясь по сторонам и напрягая слух.

Между ними и берегом реки оставалась лишь узкая полоса голой земли. Они пустились по ней бегом и, достигнув откоса, спрятались в сухом камыше.

Мориссо приник ухом к земле, прислушиваясь, не ходит ли кто-нибудь поблизости. Он ничего не услышал. Они были одни, совсем одни.

Друзья успокоились и принялись удить рыбу.

Обезлюдевший остров Марант, лежавший напротив, делал их невидимыми для противоположного берега. Маленький ресторанчик с заколоченными ставнями, казалось, был заброшен много лет назад.

Господин Соваж вытащил первого пескаря. Мориссо поймал второго, и они стали наперебой вытаскивать удочки с маленькой серебристой рыбкой, трепетавшей на кончике лесы; это была просто сказочная ловля.

Они бережно складывали рыбу в густую веревочную сетку, мокнувшую у их ног. И упоительное чувство радости проникало в их душу, чувство, всецело охватывающее человека, когда он возвращается к любимому развлечению, которого был лишен долгое время.

Ласковое солнце пригревало им спины, они ничего больше не слышали, ни о чем не думали, позабыли обо всем на свете, — они удили рыбу.

Но внезапно глухой шум, казалось исходивший откуда-то из глубины, потряс землю: пушки начали грохотать снова.

Мориссо поднял голову и увидел на берегу, налево, высокий силуэт Мон-Валерьена, украшенный теперь белым хохолком — легким облачком дыма, которое он только что выплюнул.

И тотчас же второе облако дыма поднялось над крепостью, а через несколько мгновений прогремел второй залп.

За ним последовали новые и новые залпы, и каждые несколько минут гора выбрасывала теперь свое смертоносное дыхание, выплевывала молочный дымок, медленно уходивший в спокойное небо и повисавший в нем неподвижной тучкой.

Господин Соваж пожал плечами.

— Снова принялись за дело, — сказал он.

Мориссо, с беспокойством следивший за перышком своего поплавка, то и дело нырявшего в воду, вдруг почувствовал гнев — гнев мирного человека, возмущенного этими безумцами, которые вздумали драться.

— Надо же быть такими дураками, чтобы убивать друг друга! — проворчал он.

Господин Соваж подхватил:

— Они хуже, чем дикие звери.

И Мориссо заявил, вытаскивая уклейку:

— Подумать только, что так будет всегда, пока будут существовать правительства.

Господин Соваж остановил его:

— Республика не объявила бы войны…

Но Мориссо прервал приятеля:

— При королях дерутся с чужими, при республике — со своими.

И они принялись спокойно обсуждать важные политические проблемы, высказывая здравые суждения, свойственные добродушным, ограниченным людям, и сходясь на том, что свободы никогда никому не видать.

А Мон-Валерьен непрерывно гремел, разрушая ядрами дома французов, разбивая жизни и уничтожая живые существа, нанося неизлечимые раны — и здесь и в других землях — сердцам матерей, жен, дочерей.

— Такова жизнь, — заявил г-н Соваж.

— Скажите лучше-такова смерть, — с усмешкой возразил Мориссо.

И вдруг приятели вздрогнули от испуга, ясно расслышав у себя за спиной чьи-то шаги; обернувшись, они увидели четырех рослых мужчин, вооруженных и бородатых, одетых в ливреи, точно слуги, и в плоских фуражках. Эти люди целились в них из ружей.

Удочки выскользнули из рук рыболовов и поплыли по течению.

За несколько секунд обоих схватили, связали, бросили в лодку и перевезли на остров.

И позади того самого дома, который казался им заброшенным, они увидели человек двадцать немецких солдат.