Сейчас это уже не важно, а подобные разговоры и обсуждения просто пустая трепотня, и не более того, причем еще и опасная. На сегодняшний момент значение имеет только один факт: Россия воюет. И это настоящая, полноценная война, которая не закончится ни завтра, ни через месяц, ни в следующем году, хоть как вы ее ни называйте: СВО или помощь и освобождение своих русских людей на Украине. Главное – это факт, что мы воюем. И воюем всерьез, по-настоящему. Россию к этому целенаправленно вели, вынуждали, провоцировали и подталкивали, и мы таки в это ввязались, поскольку выбор у нас был невелик: либо мы противостоим тому, как жестко нас продавливают, вынуждая занять одну «определенную» позицию, и защищаем несколько миллионов близких нам по крови и этнической принадлежности людей, которых уже начали всерьез «раскатывать» под ноль в тот момент, – либо отдаем свой суверенитет и перестаем быть державой как таковой. Мы оказались в ситуации невозврата, и сейчас нам необходимо выиграть не только войну, а выиграть
– Ты говоришь, как бабушка Софья и как Вася, – сразу же и как-то сильно расстроилась Клавдия. – Они тоже постоянно твердят о многовековой мечте Запада уничтожить Россию. – Она посмотрела на Матвея грустно-напряженным взглядом. – Ну не может же быть все до такой степени ужасно. Мне кажется, вы все чересчур сгущаете краски. Невозможно, чтобы в современной мире, в одной, в общем-то, цивилизации с теми же европейцами, с обеими Америками, с Австралией, да вообще со всем миром в целом, некое объединение стран, пусть хоть НАТО, хоть какое другое сообщество, может всерьез задумываться и стремиться реально уничтожить одну, в общем-то, сильную и не последнюю державу в мире. Это очень трудно, практически невозможно представить. – И возмутилась: – Что они, нас бомбить, что ли, ядреными бомбами начнут? Это же полный бред.
– Ну, ядреными вряд ли, – невозмутимо ответил Матвей, – хотя при определенных, патовых для них ситуациях и могут. Но отрицание реальности, Клава, никогда не являлось спасением от нее, а, как правило, лишь усугубляло ее последствия для человека, не желающего этого видеть, – сочувствуя ей, как можно более мягко произнес Матвей. – Нравится нам, не нравится, протестуем мы и отвергаем ситуацию с СВО внутренне или громогласно, но на данный момент реальность такова, какой я ее описал. Наша жизнь состоит из выбора между двумя вариантами: плохого и хорошего, а те, в свою очередь, состоят из нескольких вариантов хорошего и плохого. Но вся засада в том, что мы обязаны постоянно делать выбор – от мелкого, бытового, до глобального, способного изменить жизнь, и порой не только нашу жизнь. И если человек живет в России, считает себя ее гражданином и намеревается жить в ней и дальше, связывая свое будущее с родиной, то он обязан срочно перестраивать свое сознание и себя, чтобы делать все, что может, для победы страны в этом противостоянии. Если, конечно, он желает ей победы, а не поражения.
– Знаешь, что я тебе скажу, – завелась вдруг негодованием Клавдия. – Я стоматолог, пародонтолог и гигиенист. Все, что я умею, это лечить заболевания десен, костей челюсти и зубов у людей. Я ничего не смыслю в геополитике, и не очень хорошо знаю историю, и уж тем более ни фига не разбираюсь в политологии. Я просто делаю свое дело, и делаю его очень хорошо. И чем дело моей жизни может помочь в этой войне, я даже смутно не могу себе представить…
Она резко замолчала, оборвав себя на незаконченной фразе, и засопела, о чем-то сильно задумавшись.
Ладожский непроизвольно улыбнулся, старательно сдерживаясь, чтобы после столь пламенной речи девушки и ее явных переживаний совсем уж неуместно не рассмеяться над этой ее совсем девчоночьей реакцией.