Жизнь наверху

— Нет. Но у нее могут возникнуть подозрения. Нельзя же без конца уклоняться от встреч с ними.

— Я могу уклоняться сколько угодно.— Я снова сел.

— Джо, если бы ты мог сейчас себя видеть! Тебя всего перекосило от ненависти!

— А ты думала, я буду улыбаться?

— Но ведь все кончено, Джо. Мы через это с тобой прошли. И надо начинать жизнь сначала — ради детей. Неужели ты не понял, почему я так рассердилась сегодня? Неужели не понял?

— Очевидно, совесть не дает тебе покоя.

На фоне подушки волосы ее казались особенно черными.

— О господи,— вздохнула она.— Неужели недостаточно всех этих оскорблений, которыми ты меня осыпал? Ты ненавидишь меня и ненавидишь его…

— Давай прекратим этот разговор,— сказал я.

— Я ведь вовсе не хотела тебя обидеть. Ты не желаешь понять…

— О господи. Я понял тебя. Отлично понял. Я вульгарный толстый слюнтяй, до смерти надоевший тебе. Я даже не мужчина. Вот Марк — тот другое дело. Ты же не желаешь спать со мной…

— Я не желаю? — переспросила она.— Я? Да кто все это начал, если не ты?

— Теперь уже неважно, кто начал.— Я зевнул.— Право же, Сьюзен, я с ног валюсь.

— А тебе известно, что Джин Велфри вернулась?

— Нет, неизвестно. И мне на это ровным счетом наплевать, и это правда.

Впервые с тех пор, как я вошел в спальню, она улыбнулась.

— Но ты же был у нее в гостях в Лондоне?

— Ну и что же? В этом нет ничего особенного,— заметил я.

— А у меня другие сведения,— сказала она.— Или, может быть, тебе неизвестно, что между Уорли и Лондоном существует телефонная связь? И не только телефонная, но и почтовая? — Она приподнялась в постели.— Но я вовсе не осуждаю тебя, мой дорогой.

Она откинула одеяло. Я посмотрел на нее и стал раздеваться. Сьюзен выпрыгнула из кровати, прошлепала босиком к двери, заперла ее и вернулась ко мне.

— Джин ведь крашеная блондинка, да? — спросила она и принялась расстегивать мне рубашку.

Я не мешал ей. Потом, ухватив за волосы, оттянул ей голову назад.

— Мне было очень одиноко,— сказала она.— Очень одиноко, Джо.

Я поцеловал ее.

— Ты это заслужила,— сказал я.

Глаза ее расширились.

— Сделай мне больно, Джо. Я это заслужила. Можешь мучить меня. Можешь убить — я не стану сопротивляться.

И, рыдая, она опустилась на пол у моих ног.

— Я тебя измучаю,— сказал я.— Еще как измучаю.

Никогда в жизни я еще не был так возбужден, и никогда в жизни я так себя не презирал.

15

Завидев меня, Хезерсет, уже взявшийся было за ручку большого белого автомобиля «порш», остановился. В легком сером шерстяном костюме и темных очках он выглядел весьма импозантно — как раз так, как и должен выглядеть владелец спортивной машины, стоящей около трех тысяч фунтов. Фунт стерлингов за фунт веса, подумал я; да, эта машина, конечно, вдвое дороже брауновского «бентли». Я смотрел на нее, и у меня росло недовольство собой.

— А я думал, вы отдыхаете,— заметил я.

— Совершенно верно, старина. Завтра чуть свет улетаю в Испанию на большой серебряной птице. Мне просто надо было завязать один узелок с вашим тестем. Сделать это так и не удалось, но совесть моя теперь спокойна.

— А вот я не могу этого сказать о моей совести,— заметил я.— Как раз сегодня я собирался начать день пораньше.

И я взглянул на свои часы, потом на большие квадратные, висевшие над входом в главную контору. На часах этих вместо цифр стояли буквы, составлявшие название фирмы,— дурацкая выдумка с целью рекламы, неизменно вызывавшая у меня раздражение. Стрелка часов указывала сейчас на «Л», а минутная — на «Р»; пока я высчитывал время — а сразу мне никогда не удавалось сообразить, который час,— настроение у меня стало еще хуже. Я не обязан был являться ровно в девять, и никому не пришло бы в голову вычитать из моего жалованья, даже если бы я прибыл в двадцать минут одиннадцатого, но до сих пор я никогда не опаздывал.

— Вы что-то неважно выглядите,— заметил Хезерсет.— А вечеринка получилась на славу. Очень мило, что вы пригласили меня. Я не собирался никуда идти — думал, что весь вечер буду укладываться, потом смотрю: восемь часов, а мне уже делать нечего. Воскресными вечерами в Леддерсфорде скука смертная.

— Мы были рады, что вы зашли. И надеемся еще не раз увидеть вас у себя — теперь вы дорогу знаете…

Гости разошлись только в три часа утра; я провел языком по пересохшим губам и пожалел, что мы с Сьюзен решили именно так отметить первую неделю нашего примирения.

— Я решил подыскать себе квартиру в Уорли,— заметил Хезерсет.— В той части Леддерсфорда, где я живу, полно проституток и цветных…

Он взглянул на часы.

— Что значит эта буква «З»? Сколько ни думал, никак не могу понять.

— Захария,— пояснил я.— Это второе имя Брауна, которым он, кстати, никогда не пользуется.

Хезерсет улыбнулся.

— Однако оно очень подходит ему.

Он распахнул дверцу машины.

— Мне пора. Желаю здравствовать, как говорят тут у вас.

— Развлекайтесь хорошенько,— пожелал я.

Мощный мотор самодовольно и сыто кашлянул; я отвернулся, чтобы не смотреть, как отъедет машина, или, вернее, чтобы меня никто не увидел за этим занятием.