Жизнь Нины Камышиной. По ту сторону рва

Настроение у всех было превосходное. Еще бы! Выходит, и мы — сила, и мы еще что-то значим. Вот и за Зойкой должны вечером приехать. Кто знает: пройдет месяц-другой, и вот так же усядутся все вокруг стола и будут тебе говорить всякие напутственные слова.

— Вот что, друзья, — сказала Екатерина Тарасовна. — Не худо бы нам такое событие отметить. Как вы думаете? Зою надо честь по чести проводить. — Она вытащила из тумбочки бутылку.

— Сухое вино. И не повредит. Что нам доктор скажет? — обратилась она к Люде.

— Не повредит, — воскликнула Люда, протягивая кружку.

Зойка — ей, как отъезжающей и самой здоровой, налили полную кружку — выпив, крякнула.

— Ой, девочки, — сказала она, прижимая руки к груди, — какие вы все хорошие! Я лучше людей, чем больные, не встречала. Вот ей-богу! По-моему, чахоточные самые правильные люди.

— Чепуху ты говоришь, — засмеялась Ася. — При чем тут чахоточные? Просто человек всегда и везде должен оставаться человеком.

Тетя Нюра, захмелев от общего радостного тепла, сказала:

— Вот, бабоньки, мне воспитательница каждое воскресенье про моих ребят пишет. Видать, по таким-то дням ей, сердечной, не до того. Славная женщина.

— Моего Петеньку в детсадике каждый день, наверное, на прогулку водят, — Рита мечтательно улыбнулась.

— Все бы ничего, — проговорила тетя Нюра, — только бы вот глазочком на детишек поглядеть.

— А вы о них не беспокойтесь, — горячо возразила Ася, — я ведь жила в детском доме. Знаю. Там очень хорошо к ребятам относятся.

— Я не о том. Ясное дело: они и одеты, и сыты. Все же материнскую ласку не заменят! Про другое я! — Тетя Нюра вздохнула. — Помру, и совсем мои ребята осиротеют.

— Ну, а такие мысли следует от себя гнать! — проговорила решительно Екатерина Тарасовна.

«Им хуже», — в который раз подумала Ася, а вслух сказала:

— Давайте так: кто заговорит про смерть или про болезнь — с того штраф.

— Сколько? — спросила Зойка.

— Рубль.

— А куда штрафные деньги?

— Пропьем! — Ася так лихо тряхнула головой, что из прически выпали шпильки, и ее волосы рассыпались по плечам.

Все засмеялись.

— А про что здесь говорить? — подавила вздох Рита.

— Про любовь! — неожиданно для себя предложила Ася, подкалывая волосы.

— Ася Владимировна! А ваш муж в вас с ходу влюбился?

— С ходу, — улыбнулась Ася.

— А я видела вашего мужа, — захлебываясь от восторга, сказала Шурочка. — Он так волновался: передачу отдал, а сам на улицу вышел. И все ходит, ходит. Курит. Одну папиросу выкурит, за другую берется. Профессора дожидался.

Ася почувствовала, что у нее в горле стало горячо-горячо.

— А я с ходу в одного уполномоченного влюбилась, — Зойка фыркнула.

— А он?

— Тебе, Шурочка, все надо знать. Он у нас на квартире жил. Через неделю сбежал.

— От тебя хоть кто сбежит, — засмеялась тетя Нюра.

— Верите, девочки, в меня будто черт сел. Днем его высмеиваю, а по ночам реву.

И вдруг тихая, молчаливая Рита рассмеялась. Все, улыбаясь, смотрели на нее. Давясь от смеха, Рита заговорила:

— И я… мне лет шесть-семь было, влюбилась в трубочиста. Ей-богу! Такой парень к нам приходил. Мама ему стирала. Зайдет к нам и кричит: «Где моя невеста?» Возьмет меня на руки, подбросит. Всегда конфеты приносил. А я, дурочка, на самом деле себя его невестой считала.

Ложась спать, Ася упрекала себя: «Я не хотела о них ничего знать и даже почему-то гордилась этим. Вот Екатерина Тарасовна не устает каждый вечер слушать тетю Нюру — и всегда одно и то же».

Зойка не уехала. Позвонил муж из района: у них бездорожье, можно застрять в пути. Анна Георгиевна позвала Зойку к себе и сказала, что советует еще недельки две подождать в больнице. Зойка, к удивлению Аси, ничуть не огорчилась. Вернувшись в палату, принялась со всеми «здороваться». С Шурочкой они расцеловались, а потом долго сидели, обнявшись, на кровати и о чем-то шептались.

А вечером они поссорились. Из-за пустяка. Зойка обвинила Шурочку, что она не вернула ей гребенку.

— Я не такая мелочная, — кричала Шурочка, — я брезгую брать чужие гребенки.

— Подумаешь, какая интеллигентная! Подавись ты моей гребенкой, — презрительно фыркнула Зойка.

Шурочка обругала Зойку хамкой, а та ее — вертихвосткой, ехидно присовокупив, что, если бы Шурочкин муж кое о чем узнал, ей бы не поздоровилось. С Шурочкой сделалось что-то вроде истерики, а Зойка совсем разошлась, уснащая свои реплики солеными словечками.

Будь здесь Екатерина Тарасовна, они, возможно, и постеснялись бы, но ее вызвали к телефону.

Ася, никогда ни на кого не повышавшая голоса, не выдержала и прикрикнула:

— Замолчите же! Черт знает что!

И удивительное дело — они замолчали.

Зойка буркнула что-то, вышла из палаты, хлопнув дверью. Шурочка уткнулась в подушку, жалобно всхлипывая.

Обычно после отбоя никто не спал. Если с десяти вечера заваливаться спать, что же делать ночью! Шепотом велись самые интересные разговоры: о кинофильмах, о доме, о том, кто и когда вылечился.

Но в этот раз в пятой палате притаилось молчание. Шурочка тоненько вздыхала. Пелагея Тихоновна никак не могла улечься, несколько раз перекладывала подушки. Екатерина Тарасовна кашляла, пила воду.

— О, господи! — прошептала тетя Нюра.