Читаем Жизнь Нины Камышиной. По ту сторону рва полностью

В нос шибанул тяжелый воздух. Нина испугалась, что ее вырвет. Как ужасно живет Игнатий! Тесно, темно. На печке трое ребятишек, в люльке маленький. Трехгодовалый Игнатка хрипит на лавке.

За Ниной с плачем пришла Акулина.

— Мальчонке недужится, видать, глотка болит. Может, че знаешь, Николавна.

— Я же не доктор, — попыталась отказаться Нина.

— Все же таки образованная. Пойдем, ради Христа.

И вот Нина застыла в нерешительности перед Игнаткой.

— Где у тебя болит? — спросила она, стараясь припомнить, что в таких случаях делал доктор Аксенов. — Дайте маленькую ложечку. Ах, у вас нет маленькой ложечки, так я сейчас принесу.

Она обрадовалась возможности хоть ненадолго оттянуть осмотр ребенка. Вспомнила, что доктор Аксенов всегда носил в карманах конфеты в ярких обертках. Конфет у нее не было, прихватила кусок сахару и пряник. Маленький Игнатка отбивался руками и ногами, но за кусок сахара согласился показать горло. Да, конечно, у него ангина (сколько раз сама мучилась). Приготовила полосканье из соли и соды — все, что им когда-то делал Аксенов.

— Погляди у Гришатки голову, Николавна, сдается мне, что лишай у него, — попросила плачущим голосом Акулина.

Гришатка, рыжий, весь в отца, деловито осведомился:

— Сахар дашь? — И, поковыряв в носу, объявил: — И пряник.

— Век буду молить за твое здоровье, — тянула Акулина.

Выручила память: когда-то бабушка лечила Степанидиных ребятишек, именно лишаи лечила. И Нина не очень уверенно произнесла:

— Знаете, иногда помогает клюква.

Акулина обрадовалась и тут же притащила клюкву.

— Вот делайте так, — поучала Нина, раздавливая ватным тампоном на арбузообразной голове Гришатки клюкву.

Вечером Мотря не без ехидства сообщила, что свекруха сама лечила горло Игнатки, смазав его керосином.

Неизвестно отчего, но горло у Игнатки скоро зажило. Каждый день, пробежав босиком по снегу, Игнатка являлся к Нине и требовал пряник, и тут же поспешно разевал рот. Дескать, смотри, не жалко.

Но лишай явно вылечила Нина. Акулина по всей деревне разнесла славу: «Не хуже докторов лечит». К Нине стали приходить за помощью: кто просил «подсобить от изжоги», кто «каплев от живота». Пришлось попросить у мамы лекарств. Та беспокоилась: «Наживешь еще себе неприятности. Не вздумай серьезные болезни лечить. Лекарства с оказией пошлю.»

…Нина на коромысле несла воду, когда увидела Игнатия. Проулок безлюдный — ясно, что он нарочно ее здесь подкараулил. Низко поклонился и, опустив голову, проговорил:

— Нина Николавна, не серчайте вы на меня. Не со зла вас обидел. Спьяну чего наш брат не наболтает. А вы вот моими ребятишками не побрезговали.

— Зачем вы пьете? — Нет, на такого Игнатия она не могла сердиться. — У вас же дети, семья…

Не поднимая головы, он пробормотал:

— С того и пью… Кабы… — Игнатий безнадежно махнул рукой и, подняв на Нину глаза, с удивившей ее мягкостью произнес: — Барышня вы, а воду носите красиво — в ведрах-то не плюхается. Кабы все по-другому, — он резко оборвал себя и зашагал к реке.

Он снова повадился приходить за книгами и газетами. Особенно понравилась ему тургеневская «Муму».

— Нина Николавна, кто такой Герасим? — говорил Игнатий. — Почитай, тварь бессловесная, однако, богом обиженный, а без ласки, выходит, и ему жизнь невозможная, — косящий взгляд Игнатия тоскливо блуждал по стенам горенки.

Торжествуя, Нина написала Виктору: «Только теперь я поняла силу и власть книги — она облагораживает душу».

А через день с плачем прибежала Акулина.

— Глянь, Николавна, как энтот ирод надо мной измывается. — Акулина, охая, задрала кофтенку.

На худой сутулой спине Акулины сплошной кровоподтек!

— Хошь бы ты, Николавна, поговорила с моим иродом. Он же тебя так почитает, так почитает, готов на божничку поставить. И не верь ты ему, сладкие слова он могет говорить. — В тоне Акулины Нина, к своему ужасу, уловила ревнивые нотки.

Пришлось пообещать Акулине во что бы то ни стало поговорить с Игнатием, хотя предстоящее объяснение и вызывало у Нины страх. Но Игнатий стал явно ее избегать. Однажды, завидев ее на крыльце — дворы братьев разделяла изгородь из жердей, — Игнатий нырнул в сараюшку. В другой раз Нина отправилась к ним в избу — Игнатий, притворясь спящим, так и не слез с печки.

Вскоре Мотря сообщила:

— Покатил наш гуляка в город. Вот помянете меня — все деньги, что выручит на базаре, пропьет. Сгорит он от ханы!

…Заявился Игнатий, когда Нина одна была в избе. Слышала, как, зацепив табуретку, он выругался. Положив на Мотрину кровать сверток, Игнатий окинул Нину знакомым горячим косящим взглядом и прохрипел (голос, видно, пропил):

— Привез вам от мамаши лекарства. У родителев, значит, ваших гостевал. Поговорил с вашим вотчимом… К вам пришел… Дозвольте книжечку…

— Вот что, — у Нины от негодования перехватило дыхание, — я… я знала, что вы издеваетесь над женой… Но такого?! Если еще тронете ее хоть пальцем, я заявлю в милицию! Так и знайте!

На лице его, как маска, застыла ухмылочка, глаза налились кровью. Потеряв над собой власть, Нина крикнула:

— Убирайтесь отсюда!

Что-то бормоча, странно косолапя, он вышел.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза