Жизнь по-американски

Если не ошибаюсь, именно на втором году обучения в школе я получил лучшую в своей жизни работу, длившуюся не одно лето, — место спасателя в Лоуэлл-парке. Лоуэлл-парк представлял собой трехсотакровый лесной заповедник на берегу Рок-Ривер, названный так в честь поэта Джеймса Рассела Лоуэлла, чья семья передала его городу. Я прошел курс обучения этой профессии в Христианском союзе молодых людей и с началом сезона отправился к своему прежнему нанимателю, которому помогал в строительных работах, и сказал, что хочу уволиться.

На новом месте я был занят полную неделю, без выходных, по десять-двенадцать часов в день. Поначалу мне платили 15 долларов в неделю, затем плату увеличили до 20. Есть и еще одна цифра, называя которую я преисполняюсь чувством гордости за самого себя. Это цифра 77 — число спасенных мною людей за те семь летних сезонов, что я проработал в Лоуэлл-парке.

Должен признаться, что, помимо плавания и футбола, сердце мое знало еще две привязанности. Одну из них звали Маргарет, другой была любовь к сцене.

Примерно в то же время, как я пошел в среднюю школу, старейшины нашей церкви пригласили нового пастора. В одно из воскресений, во время его первого богослужения, я незаметно осмотрелся и внимание мое привлекли три очаровательные новые прихожанки, как оказалось, дочери священника.

Наверное, такой и бывает любовь с первого взгляда, не знаю. Но в тот момент я почувствовал необъяснимое влечение к одной из них. Звали ее Маргарет Кливер, она чем-то неуловимо напоминала мою мать: невысокая, хорошенькая, с рыжими волосами и очень умненькая. Целых шесть лет с того момента я твердо верил, что рано или поздно она станет моей женой. Я был влюблен, и влюблен страстно.

Однажды мы с Маргарет направлялись куда-то вдвоем. Она вдруг заговорила об алкоголизме Джека. Это был как раз один из тех случаев, когда отец очередной раз сорвался, и кто-то из доброжелателей охотно обрисовал Маргарет полную картину его похождений. Выросшую в очень строгой, глубоко религиозной семье девушку это известие безумно расстроило. Конечно же, я ничего подобного ей о Джеке не рассказывал, стараясь сохранить в тайне его слабость к спиртному.

Настал мой черед объяснить Маргарет то, что сам я узнал от Нел: Джек просто болен, и справиться с этой болезнью очень трудно. Очевидно, подобное толкование алкоголизма она слышала впервые и, похоже, мне не поверила. Сердце мое рвалось на части от страха потерять Маргарет.

Вернувшись домой, я рассказал обо всем маме, добавив, что если Маргарет оставит меня, то я сделаю нечто ужасное. Я просто отрекусь от Джека, перестану поддерживать с ним какие бы то ни было отношения. Нел глубоко сопереживала мне, но все же еще раз попросила быть терпимым к отцу. Выход из ситуации был найден самой Маргарет. Она здраво рассудила, что проще примириться с пьянством Джека, нежели потерять поклонника.

В тот год в городке появилось еще одно новое лицо: в школу пришел новый преподаватель английского языка и литературы Б. Дж. Фрейзер. Невысокий человек в таких же сильных, как и у меня, очках, он открыл мне новый мир, мир сцены, оставшийся со мной на всю жизнь.

До прихода Фрейзера наши учителя оценивали школьные сочинения исключительно в зависимости от правописания и пунктуации, на содержание внимания не обращали. Новый же учитель объявил, что основным критерием оценки считает индивидуальность, оригинальное содержание работы. Лично меня такой подход заставил проявить изобретательность и воображение. Как-то учитель попросил меня прочитать сочинение перед классом. Я прочитал, вызывая веселый смех у одноклассников над отдельными местами. Следующие свои труды я писал уже с сознательным намерением повеселить класс. В очередной раз заслужив одобрение друзей, я испытал почти такое же наслаждение, как при первых аплодисментах, которые услышал, впервые выйдя с мамой на сцену. Для подростка, не полностью еще освободившегося от комплекса неполноценности, одобрительный смех одноклассников значил бесконечно много.

Возможно, именно это чувство, а также приятные воспоминания о первом сценическом опыте побудили меня попробовать свои силы в школьном театре, которым руководил Фрейзер. В старших классах я настолько увлекся нашими школьными постановками, что не променял бы их ни на какие блага.

До Фрейзера деятельность нашего школьного театра в чем-то напоминала сценические опыты той труппы, куда входила моя мать: ученики разыгрывали отрывки из классических пьес или устаревших мелодрам. Фрейзер же ставил спектакли уже целиком, используя сценарии нашумевших бродвейских постановок, и подходил к делу очень серьезно. И действительно, для рядового учителя английского в провинциальном сельском Иллинойсе он оказался на редкость проницательным постановщиком, изобретательным и думающим. Свою задачу он видел не в том, чтобы заставить актеров выучить текст или высокомерно оборвать их: «Нет, это нужно читать по-другому!» Напротив, он учил нас вживаться в образ, понимать его, учиться думать так, как думает герой пьесы. То есть умению перевоплощаться в своих героев.