Жизнь, по слухам, одна!

– Да, конечно, заплатим, о чем разговор!

– Тогда давайте адрес, они его привезут и здесь в детском отделении посмотрят, если понадобится госпитализация, мы его оставим. Позвоните мне… – он подумал секунду, – часов в пять. Я уже буду понимать, что делать дальше.

– Адрес! – приказал Владик, прижимая трубку плечом.

Хелен, переместившаяся на самый краешек сиденья и торчавшая теперь почти у самого Владикова плеча, выпалила адрес.

– Бабушке дайте номер моего мобильного, – говорил в трубке Долгов. – Когда они будут подъезжать, пусть она меня наберет, чтобы ее в приемном покое встретили. И не волнуйтесь. Дети болеют, это бывает.

Владик нажал на «отбой», покосился на Хелен и повторил:

– Не волнуйтесь. Дети болеют, это бывает.

Она уставилась на него, дикие серьги качались, задевали кожаное плечо его куртки.

– Мамаше вашей позвоните, – сказал Владик хмуро. Серьги его бесили. – Приедет «Скорая» из триста одиннадцатой больницы, заберет ребеночка с бабушкой, и ему там все сделают, УЗИ, анализы и чего там еще полагается!.. – Он сунул ей в руку свой телефон. Она послушно взяла. – И вот этот номер, последний, ей продиктуйте. Доктора зовут Долгов Дмитрий Евгеньевич. Он просил позвонить, когда они будут подъезжать, чтобы их в отделении встретили или в приемном покое, что ли!..

– А кто такой этот Долгов Дмитрий Евгеньевич?

– Профессор, – буркнул Владик. – Хирург. И вообще хороший человек. Редкий.

– А вы его откуда знаете?

– Он меня когда-то оперировал.

– А зачем Димку в больницу? – вдруг спросила она жалобно и еще придвинулась к Владику. – У него же просто температура! И этот ваш профессор сказал – ничего страшного! Зачем тогда в больницу, а? И «Скорая» заладила – в больницу!..

– Он сказал, что они должны там что-то исключить. Да это и правильно! Откуда температура-то? Они должны выяснить, чтоб просто так ребенка лекарствами не пичкать, а только по делу лечить! И вы мамаше своей звоните, она ведь там… на нервах небось!

– Да-да, – растерянно сказала Хелен. – Конечно.

Пока она звонила, пока объяснялась с соседкой, а потом с матерью, пока рассказывала, где лежат «аварийные» деньги, диктовала телефон, пока бестолково выясняла, «что там с Димочкой», попил ли воды с лимоном, лежит ли, не просит ли чего-нибудь, Владик почти доехал до «Англии».

Хелен договорила, зажала телефон между коленей и понурилась. Теперь она сидела так, что в зеркале ее было не видно.

Они сидела, понурившись, и подозрительно сопела – вот-вот заревет.

– Да вы не переживайте, Елена Николавна!

– Почему он заболел? – спросила у него Хелен и шмыгнула носом. – Вот почему стоит только мне уехать, как начинается!.. То одно, то другое!.. Ну почему так?

Владик пожал плечами.

Хелен еще посидела, а потом резко отодвинулась от него.

– Я только прошу вас, – сказала она тоном прежней Хелен, с которой еще десять минут назад он собирался всласть поскандалить, – не рассказывать никому о том, что я… что мне… Короче говоря, о том, что у меня есть ребенок.

Владик Щербатов, сам не зная почему, вдруг обозлился до предела.

– Это тайна такая, да? Как в сериале, что ли? Или отец вашего ребенка – президент Медведев и об этом никто не должен знать?

– Почему Медведев? Никакой не Медведев у него отец!

– А тогда почему такие тайны мадридского двора? Или иметь ребенка позорно?

– Вы что? Совсем тупой?

– У-у, – протянул Владик Щербатов, – это я уже, кажется, где-то слышал! Приехали, Елена Николавна! Вот она, «Англия», во всей красе! А в люксе на шестом этаже ботфорты, и вы сейчас сами убедитесь, что я их довез в наилучшем виде!

Он разозлился как-то по-детски, с места в карьер, так, что остановиться, промолчать, прикусить язык было уже невозможно.

Он разозлился всерьез, чего почти никогда не бывало. Особенно на этой поганой работе.

Он разозлился, словно директриса Хелен, штрафовавшая его на десять баксов всякий раз, когда он говорил словечки вроде «поганый», и утверждавшая, что это есть непечатное ругательство, на самом деле была обычной женщиной, на которую на самом деле можно всерьез обижаться!

Владик выскочил из лимузина, обошел его, вежливо плечом подвинул ливрейного швейцара, потрусившего открывать заднюю дверцу, сам распахнул ее и принял специальную лакейскую позу – чуть наклонившись вперед – и губы сложил в сладкую улыбку.

…Да пошло оно все к чертовой матери!..

– Перестаньте паясничать! – прошипела Хелен. – Сейчас же перестаньте!

– Не слышу, Елена Николавна! – колючим, но сладким, как замороженная газировка, голосом прокричал Владик. – Шумно!

И подал ей руку. Она его руку оттолкнула.

– Вернитесь в машину.

– Что вы сказали?

– Я прошу вас вернуться в машину.

Если бы она просто повторила приказание, без этого самого «прошу», он ни за что бы не вернулся. Но она совершенно отчетливо сказала «прошу», он помедлил – и сел на свое место.

Ливрейный наблюдал за его перемещениями с некоторым удивлением.

– Вот что, – сказала Хелен, не глядя на него, как только он захлопнул дверцу, и шум улицы сразу отдалился, оставив их наедине. – Ты должен пообещать мне, что никому не расскажешь… про Димку. Никому, слышишь?