Жизнь, по слухам, одна!

Владик дошел почти до самой двери, и вожделенная свобода открылась ему, и коридор сиял приветливо, и звуки пианино опять послышались снизу, и отдаленно запахло сигарным дымом, как вдруг страшный крик сотряс стены, кажется, даже картина на стене покачнулась, и волосы у Владика на голове будто сами по себе шевельнулись и встали дыбом.

Он бросился назад, и в овальной гостиной никого не увидел, а крик смолк, и наступила тишина, совершенно оглушительная после крика, полного безумия и страха. Владику казалось, что даже рояль в баре на первом этаже тоже умолк, и только что-то равномерно стучало, и он не сразу сообразил, что это кровь стучит у него в висках.

В дверь аккуратно поскреблись. Глеб разлепил веки и скосил глаза в сторону двери.

– Можно войти? Я принесла твои брюки.

Дверь приоткрылась, и голос стал громче.

– Они, конечно, не очень, но в мои ты точно не влезешь!

– Я даже и пытаться не буду.

Катя Мухина окончательно вдвинулась в ванную, но дальше порога не пошла, должно быть, чтобы не смущать Глеба Звоницкого, который сидел по горло в горячей воде. Какая-то темная тряпка на две стороны свисала с ее протянутых рук. Должно быть, как раз его штаны.

– Я их быстренько постирала, а потом пришлось сушку включить, иначе они бы до завтра сохли! Ну, теперь, конечно, их придется выбросить, но до своей гостиницы ты, в принципе, доехать сможешь.

– Спасибо.

Старательно не глядя в направлении ванны, в которой он сидел, Катя пристроила брюки на вешалку для полотенец, потом подумала и переложила их в плетеное кресло, стоявшее перед зеркалом. И, кажется, даже какую-то пылинку смахнула.

Она чувствовала себя очень неловко, и это было очень понятно.

– Ты сможешь сам вылезти или тебе помочь?

– А что, уже надо вылезать?

– Глеб, ты сидишь здесь почти час. Это большая нагрузка на сердце, тем более что тебя… ты плохо себя чувствуешь!

– Я не плохо себя чувствую! Меня просто избили, как щенка, – поправил Глеб скрипучим голосом.

В горячей воде боль как будто отпустила, спряталась, дала ему некоторую передышку. Невесомое разогретое тело немного успокоилось, но, исходя из своего опыта, Глеб точно знал, что, как только он выберется из ванны, боль, как старая подруга, вернется в ребра, бока и череп и не отпустит уже долго. Если повезет, он промается несколько дней. Если не слишком повезет – несколько недель.

– Вылезай, а? – помолчав, попросила Катя. – Так долго нельзя сидеть.

– Хорошо.

– Что – хорошо?

– Я вылезаю, и так долго сидеть нельзя.

– Тебе помочь?

Конечно, нужно отказаться. Еще не хватает, чтобы она волокла его, голого, из ванны! Впрочем, она уже волокла его в машину, потом в квартиру, потом снимала с него носки, потому что сам он никак не мог нагнуться. Она снимала с него носки, а он смотрел на ее спину – синенький свитерок немного задрался, обнажив полоску бледной кожи, и какие-то кружевца виднелись из-под джинсового ремня, и Глеб поначалу рассматривал эти кружевца, а потом устыдился.

В конце концов, он раненый боец, да не просто раненый, а проигравший бой вчистую, так сказать, потерпевший сокрушительное поражение, чему она была свидетельницей! И ему было стыдно, что он проиграл, а она видела его после поражения, как бы глупо это ни звучало.

И еще – он знал ее, когда ей было двенадцать лет, и они вместе рассматривали муравья, свесившись со скамейки и сосредоточенно сопя, и крошили ему булку, и заклеивали Катину коленку, и все это не позволяло ему рассматривать ее голую спину, а тем более завлекательные кружевца!..

– Глеб, тебе помочь или сам выберешься?

Конечно, нужно отказаться!.. Но он понятия не имеет, выберется сам или нет! Никто не бил его уже много лет, и он позабыл, как это бывает. И сейчас не знает, послушается его тело или подведет.

Чертов таможенный чиновник, я тебе устрою красивую встречу двух закадычных друзей!..

Глеб заворочался в воде, как морж. Немного пены выплеснулось на пол, на беленький коврик с какими-то оборками, постеленный возле ванны, и Глеб виновато посмотрел на Катю.

– Ничего, – тут же сказала она. – Ты, главное, вылезай, а я потом все уберу.

– Если сам не справлюсь, я тебя позову, – сказал он сердито.

Ему не нравилась ее готовность ухаживать за ним. Он чувствовал себя униженным. Да и вообще за ним никогда в жизни никто не ухаживал, и он понятия не имеет, что нужно делать в ответ на ухаживания! Благодарить? Кланяться? Не замечать?

Катя моментально выскочила из ванной и дверь за собой прикрыла, так, чтобы он не сомневался – она не подсматривает.

Кое-как, помогая себе руками, он вытащил себя из ванны и вынужден был какое-то время постоять, держась рукой за стену. От горячей воды, а может, от побоев, в голове шумело и в глазах все как-то странно плыло.