Жизнь, похожая на сказку

Театр – очень сложный механизм, он состоит из людей, одержимых своей профессией, своими мечтами о ролях, о своем значении в театральной Москве. Одни завышают свои возможности, другие погибают от скромности или, наоборот, от борьбы за место на сцене своего театра, где за грошовую зарплату проходит вся жизнь. И всем этим большим коллективом руководит талантливый, амбициозный, волевой и достаточно любящий себя человек. Он не в состоянии думать обо всех. Вероятно, он думает о театре как о себе самом, ведь его театр выражает его самого, и все, кто не принимает или не всё принимает у него, ему не нужны. От симпатии руководителя зависит сценическая судьба людей, и поэтому часто в театрах процветает и фальшивое, и настоящее преклонение. Разобраться во всем этом трудно, но единовластный «правитель» привыкает и к лести, и к восторгам, и к вниманию. Да еще жена, которая когда-то была актрисой и пользовалась успехом, живет теперь только удачами мужа и с трудом переносит любые проявления самостоятельности со стороны артистов его труппы. И в то же время они оба контактны, веселы, интересны, окружены вниманием и известными людьми. Поездки, гастроли, встречи, хвалебные и ругательные статьи, борьба за репертуар, за успех театра. Жизнь кипит, и она прекрасна! Несмотря на огромные трудности. И вдруг потеря двух великих артистов, старость, болезни, начинающееся забвение театра и ужасный конец – абсолютное одиночество. Одиночество, которое трудно себе представить. Два никому не нужных человека в роскошной московской квартире…

В былые годы я с мужем поздравляла по телефону или забегала коротко поздравить Валентина Николаевича и Зинаиду Павловну с Новым годом и Днем Победы. Эти два праздника были всегда для меня святыми. И поэтому, когда он уже отошел от дел, после долгих колебаний мы, как всегда, решили приходить к ним под Новый год. Невыносимая радость со слезами на глазах у Зинаиды Павловны и благодарность у Валентина Николаевича, и, хотя говорить особенно не о чем, мы рады, что пришли. Но потом заходит речь о театре, и мы слышим из уст Зинаиды Павловны поток ненависти и упреков. Сразу хочется убежать, спорить невозможно, соглашаться невозможно, слушать невыносимо, с трудом переводим разговор на другую тему, стараемся скорее распрощаться. А уйдя, снова с ужасом и жалостью думаем об их одиночестве, об их одержимости своими чувствами и нежелании трезво оценить ситуацию.

В одно из таких посещений, а их было немного, Валентин Николаевич, сидя красиво в кресле, вытирая слезящиеся глаза и не отпуская носового платка от носа, очень спокойно, мудро и мужественно говорит мне: «Вера, прости меня, я виноват перед тобой». Наверное, он имеет в виду годы, когда я оставалась без ролей, когда, вероятно, казалась ему слишком простой или слишком советской, хотя не была тогда ни членом партии, ни активным человеком, никогда не произносила никаких официальных речей, не кривила душой, не прославляла ничего, во что не верила, не фальшивила. Но я твердо знала, что не была предметом его творческой заботы, и это, конечно, не могло не печалить меня. И часто мне казалось, что жизнь моя в театре далеко не так радужна и проста, как иногда кажется людям.

Провожая нас после посещения, Зинаида Павловна всегда плакала от благодарности и говорила: «Вот уж не думала никогда, что именно ты не будешь забывать нас». Мне было неловко от ее слез, от ее благодарности, ведь я ничего особенного не делала, но, как видно, ее измученному сердцу даже такое маленькое внимание было бесконечно дорого.

Умер Валентин Николаевич. Похороны были внешне очень достойными, театр расстался со своим руководителем, отдав ему положенные почести. Но во всем этом не было души. И когда мы все долго молча стояли у могилы и никто ничего не говорил, я сказала несколько теплых человеческих слов, и снова поток благодарности услышала на следующий день по телефону от Зинаиды Павловны.

Без Валентина Николаевича жизнь ее стала еще более невыносимой, театр платил, кажется, каким-то женщинам, чтобы они ухаживали за ней, но те не выдерживали тяжелого характера Зинаиды Павловны и уходили одна за другой. Умерла она в больнице, накануне я навестила ее. Она была без сознания, и мне показалось, что я больше не увижу живой эту женщину, и мысленно попросила у нее прощения за всех нас, за ужасный конец их жизни. И попросила Бога, чтобы Он ее простил, – и она, и Валентин Николаевич в конце своего пути испытали весь ужас одиночества, который, может быть, они заслужили. И тем не менее это было очень страшно…