Жизнь Суханова в сновидениях

На один миг, растянувшийся до жуткой бесконечности, все замерло. Анатолий Павлович, лишь смутно понимая, что делает, упал на колени, закрыл глаза… Никаких мыслей в голове не было; или, быть может, он успел подумать, что умирает и что безумием было бросать богохульный вызов небесам в этом страшном склепе искусства и ночи; подумал он также, вопреки всему опыту своего прошлого, что Бог все же есть и что, по всей вероятности, Ему не нравится, как он, Суханов, прожил — растратил — свою жизнь…

И тут святой заговорил.

— Перепугал ты меня не на шутку, человече, — укоризненно произнес он. — Я сижу себе тихо, никого не трогаю, о жизни размышляю — и вдруг топот, крик, вороний грай… Неужто тебя мама не учила, что во хмелю негоже приходить в храм Господень? Посмотри на себя: пьян, как зюзя, на ногах не стоишь!

И по мере того, как вселенная начала возвращаться в прежние рамки, Суханов услышал слабый скрежет щебенки, когда немыслимо трехмерный святой переступил с ноги на ногу, и почувствовал застарелый дух пота и нестираной одежды, поплывший по воздуху; и, осмеливаясь наконец приоткрыть глаза, обнаружил у себя перед носом дырявые ботинки без шнурков, выглядывающие из-под кромки донельзя измазанного серого пальто. В пораженном молчании он поднимал глаза выше и выше, пока ему не открылся лик святого: клочковатая борода, месяцами собиравшая всякую грязь, была замотана ужасающе растерзанным клетчатым шарфом; впалые щеки разъедала короста; изможденные, кровью налитые глаза сверкали нездоровым блеском из-под воспаленных век…

И это все. В облике святого не было и намека на святость.

У него была физиономия бродяги, пьяницы, безумца.

Бродяга, видимо, забеспокоился.

— Слушай, ты на меня зла не держи, — озабоченно сказал он. — Ну, выпил ты, с кем не бывает. Вольному воля, как говорится. А по мне, даже лучше, когда живая душа рядом есть, а то заскучал я тут. Уж не помню, с каких пор…

Суханов тяжело поднялся на ноги и отряхнул брюки. Разумеется, тоскливо думал он, в этом не было ничего поразительного: в предательском полумраке, где дрожат тени и мечутся птицы, ночь может выкинуть любую шутку; стоило ли удивляться, что человек с ослабленным зрением, выпив три (а то и четыре) бокала вина, принял оборванного, дикого на вид бродягу, скованного страхом в самом темном углу темного места, за старинную фреску. Удивляться, конечно, не стоило, но все же что-то странное, что-то непостижимое таила в себе и внешность этого псевдосвятого, и сама ночная встреча… Расправив плечи, он с заново воскресшей тревогой вгляделся в изнуренное, бородатое лицо незнакомца — и проникся внезапной, необъяснимой уверенностью, что задержись он хоть ненадолго в этом заброшенном храме, с этим таинственным человеком — и он со временем сумеет постичь истинную природу вещей, разгадать извечную загадку бытия, осмыслить наконец прожитый день, прожитую неделю, прожитую жизнь, отчетливо, как никогда прежде, увидеть…

Но тут его по какой-то причине обуял панический ужас, и охватило желание бежать, бежать как можно дальше, из этих каменных развалин, от этих развалин человеческой судьбы.

Тщательно отводя глаза, он стал боком пробираться к выходу.

— Извините за беспокойство, — хрипло выдавил он, — но мне в самом деле пора…

Незнакомец провожал его скорбным взглядом, не двигаясь с места.

— Я-то думал, ты мне компанию составишь, — сказал он. — Ночи теперь длинные, а податься некуда. Как видишь, я тут обжился. Может, останешься, а? Потолкуем о том о сем, я много чего знаю, расскажу тебе про жизнь свою — не соскучишься… Ты не спеши, посиди малость, уважь…

Суханову пришло в голову, что бродяга мог быть опасным: в самом деле, от безумцев следовало ожидать чего угодно. Бубня, что ему нужно успеть на поезд, он продолжал пятиться к выходу, пока не оказался в дверном проеме. Там его шеи коснулся легкий ветерок, придавший ему смелости, и неожиданная, отчаянная мысль отозвалась в сердце слабой надеждой.

— Послушайте, раз вы тут живете, — начал он, стараясь не заискивать, — не подскажете ли, как добраться до Боголюбовки? Шел на станцию, да слегка заплутал, а время уже позднее, не могу сориентироваться.

Мимолетная улыбка незнакомца показалась Суханову неприятно знакомой.

— Всем бы нам так плутать, — отозвался он. — Это она самая и есть, Боголюбовка. А на станцию — под горку, за пару минут дойдешь. Только смысла нет торопиться, до завтра поездов не будет. Гляди, места у меня хватит… Остался бы, а?

Но Суханов уже спешил вниз по тропинке.

— Я… Толя! Меня Толей зовут! — догнал его бестелесный голос из гулкого сумрака. — Может, еще наведаешься? Я завсегда…

Остальное унесла ночь. Не останавливаясь, Анатолий Павлович бормотал себе под нос:

— Мой ангел-хранитель, не иначе. И как вовремя — мне как никогда понадобилась рука Провидения!