Жизнь в балете. Семейные хроники Плисецких и Мессереров

Лепешинская обладала искрящейся динамикой и природным обаянием, имея при этом не самые совершенные данные. Танцевать с ней было очень легко благодаря ее огромному опыту. Ольга Васильевна многое открыла мне именно в партнерском искусстве, я прислушивался к ее советам, которые позднее очень пригодились мне как в преподавательской деятельности, так и в работе с другой примой-балериной — Алисией Алонсо.

Каждый раз, возвращаясь в Москву, я звонил Ольге Васильевне. Иногда она приглашала меня в гости, в свою квартиру около Белорусского вокзала. Всегда была весела и приветлива, очень элегантна, с аккуратно уложенными волосами и неизменными кольцами на тонких пальцах. Словом, женщина до мозга костей. Однажды Ольга Васильевна, посмотрев на свои руки, украшенные тяжелыми перстнями с изысканными многокаратными камнями, с горечью произнесла:

— Кому все это нужно, если ты совсем одна…

Гастроли в Америке

В августе 1962 года труппа Большого театра отправилась на гастроли по США и Канаде. В турне, рассчитанном на три с половиной месяца, участвовало сто двадцать артистов. Мы везли «Лебединое озеро» и «Жизель», одноактные балеты «Паганини» и «Шопениану», а также «Спартака» в постановке Леонида Якобсона, который отправился на гастроли вместе со всей труппой. В моем архиве сохранилась восьмимиллиметровая пленка, которая запечатлела, как во время инструктажа стюардессы перед взлетом по-детски непосредственный Якобсон выдернул клапан из спасательного жилета, и тот в считаные секунды с шипением прямо на нем наполнился воздухом. Высвободить прославленного балетмейстера из раздувшегося жилета удалось с большим трудом.

Сам Якобсон в то время тоже не расставался с маленькой восьмимиллиметровой камерой, считавшейся настоящим чудом техники. Он снимал все подряд, а Василий Иванович Пахомов, которого за несколько дней до начала гастролей назначили директором Большого театра, покрикивал на него:

— Якобсон, прекратите снимать! Что вы о себе думаете!

Ничтожный чиновник, ничего из себя не представлявший, позволял себе повышать голос на гениального Якобсона. Это было страшно унизительно. Леонид Вениаминович вынужден был спрятать камеру. Когда же самолет приземлился, Пахомов командным тоном начал распределять очередность выхода участников гастролей на трап.

— Первой выходит Раиса, − говорил он, имея в виду Стручкову. — Потом выхожу я.

У трапа уже стояли люди с цветами, они махали руками, что-то скандировали, а из самолета вальяжно, исполненный чувства собственной значимости, выходил Василий Иванович Пахомов, которому было суждено занимать должность директора Большого театра всего-навсего два года.

Забавный эпизод приключился с Юрием Федоровичем Файером. Посматривая из иллюминатора на обступившую самолет толпу, мы заметили стоявшего у трапа человека, являвшего собой точную копию нашего главного дирижера. Это был родной брат Юрия Федоровича, который, заполняя анкету перед каждой поездкой на гастроли, в графе о наличии родственников за границей неизменно писал: «Был брат, но умер». И вот когда этот самый брат распростер объятия, готовясь заключить в них Файера после сорокалетней разлуки, Юрий Федорович воскликнул:

— Мирон! Ты же умер!

Но поскольку это было время хрущевской «оттепели», и железный занавес чуточку приподнялся, наличие родственников за рубежом уже не являлось черным пятном в биографии. В целях улучшения отношений с Америкой артистам Большого было разрешено вновь обрести своих близких. Поэтому Мирона Файера поселили вместе с нами в гостинице, и он трогательно ухаживал за своим полуслепым братом.

Позже обнаружилось, что в составе труппы есть еще несколько человек, чьи родственники жили в Америке. Например, Володя Василёв впервые встретился там со своей родной теткой. Правда, поначалу вышла забавная путаница. Когда она спросила, где можно найти племянника, то позвали не Володю Василёва, а Володю Васильева, у которого никакой тетки в Америке в помине не было. Он страшно перепугался — еще бы, кто знал, чем могут аукнуться родственники за границей.

— Никакой тети у меня нет! — поспешил всех заверить Васильев.

Тогда догадались, что счастливым обладателем американской тети является Василёв. Она в слезах кинулась к долговязому Володьке и утопила его в своих объятьях, взволнованно повторяя:

— Это же копия моего брата!