Жизнь вопреки

– Мама, – постаралась спокойно начать она, когда мать пила кофе после своего полезного овощного супчика. – Я очень рассчитываю на то, что выслушаешь меня и постараешься понять. Давай договоримся, что в этом разговоре мы не мать и дочь, а два профессионала. Признаюсь: я посмотрела то, чем ты занимаешься днем и ночью. Была слабая надежда, что ты пишешь печальные и философские стихи или поэму, чтобы справиться со своей неудачей. Но то, что ты пишешь о стихах Петуховой под никами-клонами, – это близко к профессиональному и человеческому преступлению. Твои обвинения – это клевета чистой воды. И ты обвиняешь целый коллектив в подлоге и обмане. Скорее всего, они знают, что это ты, и стараются пока не замечать. А что, если наймут адвоката, подадут в суд? Ты представляешь, какой это позор и скандал именно для тебя? Ты понимаешь, что это крест на твоей возможности когда-либо где-либо опубликоваться? Ты бранишься, как пьяный извозчик, ты пишешь, как злобная и безграмотная склочница. Ты лжешь, наконец. Стихи Петуховой лучше, глубже и тоньше, чем твои.

– Отлично, – встала и выпрямилась, как для произнесения речи, Инна Васильевна. – Ты надеялась на мое понимание? Ты его получишь сейчас. Я поняла, какая ты ничтожная и продажная сволочь. Так ты успела спеться с этой бездарной потаскушкой? Что она тебе пообещала? Или ты уже в доле в этом сговоре против меня?

– Мама, – беспомощно проговорила Света. – Ты заболела. Разреши мне пригласить к тебе врача.

– Я могу заболеть и выздороветь, – отрезала Инна Васильевна. – А вот ты как родилась убогой, так всю жизнь и проживешь. И не называй меня больше мамой. Ты, как воровка, влезла в мою частную жизнь, чтобы окончательно отравить ее.

Им некуда было разбежаться даже на день. И они оказались заложниками ситуации на крошечной территории, заполненной стужей, осколками льда и враждебными ветрами холодной войны. По утрам Светлана не выходила на улицу. Она выпадала, изнеможенная, чтобы вдохнуть глоток воздуха и выдохнуть ядовитые испарения ненависти матери. И самым ужасным было понимание, что так не может продолжаться вечно. Что будет какой-то взрыв, тяжкий исход. Конечно, Светлана думала, что тяжким будет он только для нее. Мать верно сказала: она может болеть и выздоравливать. Светлане суждено быть ровно несчастной.

В тот вечер Светлана вернулась домой около десяти вечера. В темном дворе привычно посмотрела на окно их кухни на пятом этаже. Оно было освещено. Окна обеих комнат выходили на другую сторону. Там, за невысокой оградой, был маленький и запущенный дикий сад. Старые вишни и яблони, кусты малины. Светлана поднялась по лестнице, открыла дверь квартиры. Свет горел не только в кухне, но и в гостиной. Света не обнаружила мать ни в комнате, ни в кухне, заглянула в темную спальню: может, спит? Затем в ванную, туалет. Вернулась в прихожую, чтобы посмотреть, на месте ли куртка и сапоги Инны, в которых она выходила на прогулки. Одежда была на месте. На столе в кухне стояла кружка с остатками кофе, она была еще теплой.

Света пересекла гостиную и толкнула балконную дверь, которую они большую часть года держали приоткрытой: у них слишком сильно топили. Балкон был старый, неосвещаемый, с прогнившим металлическим каркасом, на котором кое-как держался облупленный и грязный пластиковый барьер. Света стояла на окаменевших ногах и в безумном ужасе смотрела на рваную дыру в этом грязно-желтом пластике. Но этого же не может быть… Мама не могла быть такой неосторожной. Она всегда говорила, что у них аварийный балкон… Света смотрела вниз, в темень садика, боясь дотронуться до обломков разрушенного барьера. Нет, там, конечно, никого нет. Это какое-то жуткое недоразумение.

Она слетела по лестнице в одних чулках, перелезла через низкую ограду. Дошла по грязи и мусору до места, которое соответствовало их окнам. И наткнулась на тело матери. Инна лежала на спине, раскинув руки. Была еще теплой, но пульса найти не удалось, сердце не билось. А руки Светы, которыми она пыталась поднять голову матери, утонули в крови. Мама упала на камень. Светлана возвращалась в квартиру, цепляясь окровавленными руками за перила лестницы, временами вообще ползла на четвереньках. В доме царила полная тишина. Соседи рано ложились спать. Света добралась до сумки, позвонила в полицию. Сидела на полу перед открытой дверью и ждала, как в ночном кошмаре, который не может закончиться.

Следующий этап стал, несомненно, самым жестоким и страшным в ее равномерно несчастливой жизни. Хотелось бежать от этого ада и ужаса хоть в смерть. И не потому, что Свете было жалко маму. Это само собой: Света очень много читала и знала, какую страшную боль успевает пережить перед смертью жертва падения с высоты. И душа дочери мучилась и тосковала, когда она думала о том, как родное тело разрывала эта беспощадная боль-убийца.