Послушание – мой корабль, а дзэн – паруса на корабле том! – граф Никифор Самуилович с трудом звякнул веригами, но не заплакал, удержал скупую слезу отшельника – так крестьянин удерживает норовистую кобылу.
Граф Никифор Самуилович прошел по Руси от усадьбы не больше километра, но вспотел, словно Луну тащил с неба.
Он присел под дубом, жевал корочку хлеба (специально сушил для умерщвления плоти) и гордился собой в послушании.
Пошел дождь, пробежали миом злые собаки, ухнул филин к ночи.
«Ежели я послушник и отшельник, то в первую голову слушаю себя и послушаюсь себе, — Никифор Самуилович по темноте перекрестил лоб, шарахнулся от красных глаз из кустов. – Я же говорю себе истинно: иди и отшельничай в усадьбе своей, и не прибавь ничего от себя, но и не отбавь!
Не голос ли Разума мне шепчет, как сухой ковыль?»
По ночи граф Никифор Самуилович Ольшанский уже сидел в своем имении, в серебряной лохани; дворовые девки охали и натирали дебелое тело послушника ароматными китайскими снадобьями, повышающими воображение и интерес.
Из лохани граф поучал – ибо имел уже право на поучения, потому что – отшельник и послушник:
— Иже всегда слушайте голос своего Разума! Дзэн!
Станьте послушниками своего тела! – и добавил с довольством праздничного артиста: — Манька! жару поддай! Жару!
НЕТЕРПЕНИЕ
Помещик Иван Петрович Рудин вздумал обучиться игре на популярном народном инструменте румын и западных хохлов – скрипке.
Для благородной цели Иван Петрович выписал из Румынии скрипача румына и заодно: медведя на цепи с кольцом в носу.
Целый день румын учил помещика игре на скрипке, а к вечеру Иван Петрович раззадорился и журил румына:
— Что же, башка твоя, Карпатская, не научил меня еще музыке?
Прикажу – выпорют тебя на конюшне вожжами, так голос станет тонкий, как у скрипки!
— Помилуйте, царь-батюшка, – румын пал на колени, стучал лбом в еловые доски пола, подобострастничал, лебезил: — Учение игре на скрипке требует годы труда и таланта!
Видано ли, чтобы в один день человек скрипку выучил?
Нетерпение, барин, нетерпение в вас клокочет, как в жерле грязевого вулкана в станице Голубицкой.
— Нетерпение? Дзэн! — Иван Петрович схватил скрипку румына и скрипкой по хребту его, по макушке, по тощим ягодицам. – Бить тебя буду, пока с нетерпением меня не обучишь музицированию.
Худо тебе, правда, ль?
— Худо, барин! Худо! – учитель музыки ждал помощи от медведя ручного, но медведь принял сторону помещика, слишком медведю нравилось на Руси.
К следующему вечеру румын научил Ивана Петровича сносно играть чижика-пыжика, и годы труда не понадобились, словно провалились в колодец.
НАТУРНОЕ
Графини Анна Ивановна Молочникова и Аделина Семеновна Бургомистрова в жаркий полдень летнего дня искали на речке место для совместного купания – так утка ищет сход к проруби, в которой царствует пингвин.
Графини тщательно следили, чтобы поблизости не оказался мужик или сударь, потому что не взяли с собой купальные костюмы и имели намерения купаться оголенные, как в бане.
Графиня Аделина Семеновна робела, постоянно спрашивала:
— Не безнравственно ли купание в обнаженном виде на натуре?
Графиня Анна Ивановна тоже опасалась, но храбрилась и доказывала, что, если сама Аврора из пены вышла нагая, и древние всегда принимали купание без одежд, то и телу графинь полезно, когда на натуре в воде:
— Натурное, оно – полезно и не возмутительно, как у доктора Вассермана на приеме! Дзэн! – графиня Анна Ивановна ободряюще похлопала подружку зонтиком по левой руке с перстнями.
Место искали долго: то подход к речке удобен, да камыши растут; или – камышей нет, но место глубокое – авось водяной схватит и в омут затащит к русалкам; или мужичок вдалеке показался с бревном на плече – что, если увидит натурных барышень?
Наконец, под вечер графини отыскали прекрасное место под ракитой, даже башмачки сняли, уже платья потянули, но заохали, заахали, словно уксусной воды нюхнули.
— Ах! Трава колкая! Нежные ножки испоганила! – графиня Анна Ивановна в раздражении ругала обыкновенную прибрежную травку, сладкую, как мед.
— Ох! Я на сучок наступила!
Я оправдываю веточку но не нахожу слов поддержки своему поступку – неразумному!
Теперь вся жизнь моя нарушится до поездки в Париж!
Графини скоро надели башмачки, и пошли в сторону усадьбы – так и не приняли натурное купание нагишом.
Молодые князья Волконские с досадой выругались в кустах бузины, где волки воют.
— Винишь ли ты меня, брат Николай Андреевич, что графини не разделись на натуре, словно им в мозги вставили печные заслонки? – князь Федор Андреевич закусил травинку, сломал молодой, но с червоточинкой зуб.
— Целый день мы за графинями подглядывали, ждали, когда они в натуре разденутся, а они, словно – недоразумение женское! – князь Николай Андреевич встал в полный рост, выше кустов, словно к небу рос. – В крестьянках больше натуры: разделись, прыгнули в воду и – ОГОГО!
— Дзэн! – князь Федор Андреевич сплюнул осколки зуба с кровью, словно весь день пустой выплюнул.
ЕСТЕСТВЕННОЕ