Жизнеописания прославленных куртизанок разных стран и народов мира

История этой куртизанки, нашей современницы, будет последней в предлагаемой читателям в этой книге. Но прежде, чем начнем мы наш рассказ о жизни Алисы Шартрон, или Шиффонеты, или Бианчини, знаменитой кокотки настоящего времени, мы должны предупредить читателя, что все имена выдуманы, ибо частная жизнь живых людей должна быть для каждого священна.

Нужно знать, как производится в настоящее время в Париже торговля любовью. Дамы с камелиями жили, теперь живут дамы с банковыми билетами. А затем, мы можем начать рассказ.

В 1856 году жила маленькая торговка букетами, по имени Алиса Шартрон, очень хорошо известная на Тамильском бульваре.

Алисе было пятнадцать лет в ту эпоху, о которой мы говорим; она была худенькая девочка. Ее болезненно бледное лицо, ее страшно худое тело не имело уже в себе ничего детского и ничего женственного. Прибавьте к этому, что Алиса всегда была одета самым печальным образом! Мало того, что она носила ветошь, она носила такую мерзость, что не знали, когда она проходила мимо, отчего нужно прежде сторониться: от дыр или пятен ее рубища

Между тем, Алиса продавала цветы. Она проходила по бульварам, в одежде бродяги Галльо, нося с собой то, что всего прелестнее на земле, т. е. цветы, блеск, веселость, свежесть и аромат. Цветы в руках Алисы были живой антитезой.

Навозная куча предлагала вам перлы.

Наконец манера, с какой она продавала свои букеты, уменьшила немного сожаление, которое ощущали при виде их в ее руках. Она достигла уподобления цветов своей бедности. Алиса вовсе не была продавщицей букетов, а, так сказать, нищей с букетами. Когда она останавливалась перед вами и совала вам под нос букет из роз или фиалок, крича визгливым голосом: «купите у меня это!», она менее рассчитывала, чтобы приобрести от вас несколько су, – на удовольствие, которое могли вы ощутить при виде товара, чем на отвращение, которое должна была внушить вам торговка.

Спешили подать милостыню этой несчастной, не заботясь о том, чтобы спросить, сколько стоят ее розы или фиалки: было жалко покупать их.

И это так верно, что для своей странной торговли, Алиса иногда целую неделю пользовалась одними и теми же цветами. И в особенности на восьмой день эти цветы были достойны делаемого из них употребления, – они совершенно увядали.

Алиса должна бы была никогда не предлагать других.

Мы уже сказали, что она была очень хорошо известна на Тамильском бульваре, потому что именно на этом бульваре, – тогда еще цветущем и украшенном маленькими театрами; – она упражнялась обыкновенно в своей эксплуатации.

У нее были свои покупатели в тех многочисленных кафе, которые наполнялись местными актерами, бродячей цыганской расой, всегда больше расположенной изучать искусство на дне кружки с пивом, чем в книге, но также великодушной расой, полных добрых инстинктов, никогда не говоривших губами нет, когда сердце сказало да.

Например, то, что слыхивала Алиса, отправляясь вечером предлагать свои цветы, – она занималась преимущественно вечером своей торговлей, – иногда могло бы заставить подняться дыбом волосы даже у плешивого!

Но без сомнения эта девочка обладала для своего ума и сердца крепким щитом против наглых речей своих покупателей, или, скорее, ее сердце билось тогда так слабо, а ум спал так крепко, что они не рисковали ничем среди этого странного существования.

Самое важное для нее заключалось в собирании су, чтобы не поколотила ее мать. И она каждый вечер собирала на Тамильском бульваре от двух до трех франков. Те, которые ей давали эти су, могли обращаться с нею как хотели: ей было все равно.

Однажды вечером, когда она предлагала белые лилии молодому историческому живописцу, артист был поражен выражением лица Алисы, наполовину диким, наполовину ласкающим.

Он искал для одной из своих картин именно подобного типа; он рассматривал несколько минут Алису, которая монотонно повторяла ему; «Прекрасный букет! Купите мой букет, сударь.

– Но! – сказал он ей, подавая ей монету в двадцать су, которую она поспешно спрятала в карман, и не думая отдавать букета, так она привыкла к своему образу продажи, и удалилась отыскивать нового покупателя.

Но остановив ее за руку—

– Послушай, – сказал ей артист, – сиживала ты в мастерских?

Алиса обратилась к своему вопрошателю.

– Нет, – ответила она.

– Хочешь ты получить сто су за три часа?

– А что делать?

– Почти что ничего. Сесть и быть спокойной.

Она пожала плечами.

– Это вы на смех?

– Нисколько. В доказательство этого, если ты согласишься прийти завтра ко мне, я заплачу тебе вперед за первый сеанс. Но только без фарсов. Ты придешь?

Алиса с жадностью смотрела на пятифранковую монету, которую артист вынул из кошелька.

– Но, – сказала она, становясь на этот раз прямо перед художником и смотря ему в глаза, – как я должна буду сидеть? У меня есть подруга, которая тоже сидит, понимаете? Ну, так это мне не подойдет.

Артист улыбнулся.

– И куда только не скрывается стыдливость! – подумал он и прибавил: – Успокойся, мне нужна только твоя голова.

– Моя голова?

– Да. Это тебя удивляет?

– Меня все находят дурной.