— Он с тобой не разговаривает?
— Нет, — резко отвечаю я. — Он никогда не говорит мне ни единого гребанного слова. Но вот появляешься ты, и у него никаких коммуникативных проблем с тобой не возникает. Или проблем, чтобы побороться за тебя...
Мои слова разом иссякают, когда Мак притягивает меня к себе для неожиданного объятия. Я знаю, что она не любит обниматься. Но сейчас она меня обнимает. И это оказалось тем, что мне было нужно, потому что я ломаюсь в ее объятиях.
Понятия не имею, почему. Я просто переживаю из-за всего, что происходит. С моей мамой и Ронаном и всеми неизвестными переменами, с которыми я столкнусь в будущем. Вот что я говорю себе.
— Ты должна просто попытаться поговорить с ним, Саша, — говорит Мак, когда отстраняется. — Поверь мне на слово, Ронан никогда не разговаривает со мной по собственному желанию. Обычно я просто вывожу его из себя, пока не заставлю заговорить со мной.
Я улыбаюсь сквозь набежавшие на глаза слезы, которые старательно вытираю.
— Прости меня. Я не хотела кричать на тебя.
— Все в порядке, — говорит она. — Я бы тоже наорала на себя.
— Мне надо пойти и посидеть с ним.
Она кивает, но потом слегка сжимает мою руку.
— Эй, Саш, как бы там ни было, я поговорила с Лаклэном о тебе.
— А? — сглатываю я. — И что?
— И он сказал, что ты можешь уйти. Он даже поможет тебе, если понадобится. Он просто хочет сначала поговорить с тобой об этом.
Я должна быть довольна таким поворотом. Но я не довольна, и не могу понять почему. Поэтому я просто слабо улыбаюсь Мак и киваю.
— Спасибо.
ГЛАВА 8
Саша
Когда я возвращаюсь в гостиную, Конор лежит, развалившись в глубоком кресле в несознанке, поэтому я сажусь на диван рядом с Ронаном. Он спит, и сейчас ему хорошо, даже с его разбитым лицом.
Не достает его очков, и на нем сейчас надета футболка. Раньше я этого не замечала, но сейчас замечаю. Я никогда не видела его в футболке. Она его молодит. Приближает его к реальной цифре в паспорте. Ему двадцать девять, он всего на шесть лет меня старше. Но он ведет себя иначе.
Он - старая душа, заключенная в теле молодого человека. Но бывают моменты, как сейчас, когда я смотрю на него, и он кажется молодым.
Я тихонько протискиваюсь в щель, образованную его телом и спинкой дивана, используя эту возможность, чтобы впитать в себя каждую его черточку. Мы так близки сейчас, что я могу прикоснуться к нему, если захочу. Слова Конора все еще звучат в моей голове, и я задаюсь вопросом, почему Ронан сказал ему, чтобы он никому не позволял прикасаться к нему.
За те три года, что я торчу в клубе, я ни разу не видела, чтобы он прикасался к какой-нибудь женщине. Или наоборот. И это хорошо, потому что я не думаю, что мне бы это понравилось. Он такой тихий и осторожный, что я сомневаюсь, что он позволит кому-нибудь прикоснуться к нему.
Но однажды он все-таки позволил сделать это мне. Я была вне себя от него, но все же успела заметить, как он неуверен в себе. Он даже не поцеловал меня. У меня так много вопросов о нем. Почти все в этом человеке - большая загадка. И вопреки здравому смыслу, я хочу узнать его получше.
Я наклоняюсь и кладу его руку себе на бедро. А потом я касаюсь его лица. Ничего не могу с собой поделать. Я так давно его не чувствовала. Так давно, что хочу почувствовать его прямо сейчас. Мои пальцы скользят по его щекам и линии подбородка. Он побрился сегодня утром, так что кожа у него гладкая. Я хочу поцеловать каждый дюйм его кожи. Большой палец моей руки скользит по его губам, и они слегка раздвигаются под натиском. А потом он издает стон. Испугавшись, что мои действия причиняют ему боль, я опускаю руку, подаваясь вперед, чтобы нежно поцеловать его в лоб.
Я не знаю, когда именно он проснулся в ходе моего исследования, но сейчас я это чувствую. Его глаза все еще закрыты, но дыхание изменилось, и его рука рефлекторно сжалась на моей талии. Он не двигается и не произносит ни слова. Поэтому я прижимаюсь ближе и кладу свою руку ему на живот, засыпая, окутанная его теплом.
Это лучший сон за последние три года.
С приходом рассвета приходит и нечто совершенно иное.
Мне требуется всего мгновение, чтобы понять, что это. Слова звучат приглушенно, но Ронан мечется рядом со мной, повторяя их снова и снова.
— Не буду говорить, — бормочет он. — Не буду задавать вопросов. Защити своих братьев ... освободи их от оков. Цепей. Оков.
Его голос становится все более напряженным с каждым произносимым словом. Еще более вымученным. И я не знаю, что мне делать. Я всегда слышала, что нельзя будить кого-то во время ночного кошмара, но мне кажется жестоким позволить ему страдать из-за него.
— Ронан. — Я легонько встряхиваю его, но он все еще не просыпается. Поэтому я обхватываю его лицо руками и пытаюсь успокоить тихим голосом.