Жнецы

В свою очередь Луис не считал, что враги попытаются снова взять штурмом их квартиру. В том происшествии, а также во время стычки в автомастерской противники потеряли троих. Сейчас они по меньшей мере будут зализывать раны. Так что отыграна небольшая фора, которую лучше всего использовать, находясь у себя дома, а не в какой-нибудь времянке или в ненадежном отеле. Ангел молча согласился, но что-то в поведении Луиса его настораживало.

Он как будто сам хочет, чтобы враги пришли. Рассчитывает на это, желает продолжения. Ему это нравится.

Ангел ни одной живой душе не сознавался в том, что Луис его иногда пугает. Не говорил он об этом и Луису, хотя иной раз задумывался, не догадывается ли тот об этом сам. Дело не в опасении, что друг когда-нибудь может напуститься на него. Такого страха Ангел не испытывал никогда. Разумеется, бывают случаи, когда Луиса иначе как «бритвоязыким» не назовешь (и это еще мягко сказано), но насилие, на которое он способен, никогда не обращалось на Ангела. На самом деле Ангела втайне тревожило то, что Луис к этому испытывает тягу – некий внутренний голод, насыщаемый исключительно насилием; неутоленность, источник которой Ангел досконально не понимал. Безусловно, о прошлом Луиса он знал очень многое. Но однако не все: определенные части того прошлого оставались сокрыты даже для него. Признаться, Ангел и сам не выдавал насчет себя Луису все начистоту. Если разобраться, то под бременем абсолютной честности не функционируют и не выживают любые, даже самые безоблачные, отношения.

Хотя деталей Луисова прошлого не хватало для объяснения сущности человека, каким он стал. Не хватало во всяком случае для Ангела.

Столкнувшись с угрозой своей безопасности и безопасности женщин, с которыми он обитал, юный Луис предпринял быстрые и действенные шаги по устранению этой угрозы. Он решительно и совершенно хладнокровно настроился разделаться с человеком по имени Дебер. Мальчик подозревал его в убийстве своей матери – убийстве, после которого тот как ни в чем не бывало возвратился в дом, где она жила вместе со своей матерью, сестрами и подростком-сыном. Вернулся и на место той, что погибла от его рук, наметил себе другую. Луис чуял на этом человеке материну кровь.

Дебер же, в свою очередь, звериным чутьем распознавая скрытно зреющую опасность, видел, как кипит в этом молчаливом, безмятежном на вид мальчике желание отомстить. Их укромный мир не мог вместить двоих, и в Дебере крепла уверенность, что, когда настанет черед действовать, этот парнишка поступит так, как свойственно любому юному сорвиголове. Выпад будет дерзким и прямым: перо, заточка или дешевый ствол, добытый единственно для этой цели. Все это Дебер явственно, в деталях себе представлял. Осуществив содеянное, мальчишка непременно пожелает смотреть умирающему в глаза, поскольку именно так выглядит месть в представлении ребенка. А иначе, на расстоянии, подлинного упоения расплатой нет – так считал Дебер.

Но паренек оказался не таков. С самых ранних лет в нем крылось нечто, к чему прикасаться было нельзя. Старая душа, обитающая в молодом теле. Дебер был хитер и жесток, но мальчик – умен и хладнокровен. Дебер умер не от пулевого ранения и не от ножа в груди или животе. Приближения своей кончины он не разглядел, поскольку она прибыла замаскированной – под видом дешевенького металлического свистка; изделия, к которому Дебер испытывал безотчетную привязанность. Он свистел в него, подзывая мальчика к столу, требуя внимания от своей женщины или же организуя оравы людей, за работой которых надзирал. В то роковое утро, поднося свисток к губам, Дебер, вероятно, все же обладал каким-то мизерным запасом времени, чтобы обратить внимание: свисток как будто забит, нет того привычно свербящего, пронзительного отзыва на дуновение. Но эта секунда канула, и комочек самодельной взрывчатки рванул, снеся свистуну лицо и часть черепа.

Последнее воспоминание о Дебере, осевшее у паренька в памяти, – это образ невысокого франтика, усаживающегося в машину ехать на работу, а на шее неразлучный свисток на шнурке. И не было необходимости смотреть, как тот свисток поднимается, подносится к губам; лицезреть, как туго хлопает черно-рыжий всполох, а затем взирать сверху вниз на убогое покалеченное существо, издыхающее на нищенской подстилке. Удовольствие от созерцания этого было бы, скажем прямо, небольшое.

Убийство Дебера далось Луису легко и естественно, хотя нельзя сказать, что на путь, сделавший его тем, кем он в итоге стал, мальчика толкнул именно этот фатальный поступок. Способность на подобные деяния была ему присуща всегда, а катализатор, приведший его своей вспышкой в мир насилия, был не столь уж и принципиален. Но, грянув раз, все это вошло Луису в нутро, потекло по жилам естественно, как кровь.