А если преступник ей не известен, то я ничуть не больше под подозрением, чем любой другой. Я сам видел, что король находился в спальне мадемуазель Андреа. Если понадобится, я поклянусь в этом ее брату, и как бы его величество не отрицал, поверят мне. Да, но это будет очень рискованно. Лучше буду молчать: у короля достаточно средств доказать свою невиновность и опровергнуть мое свидетельство. Но, кроме короля, чье имя сюда приплетать нельзя, если не хочешь провести всю жизнь в тюрьме или погибнуть, кроме короля, есть ведь еще незнакомец, который в ту ночь заставил мадемуазель Андреа спуститься в сад. Интересно, как он станет защищаться? Да, но как о нем догадаются, как его разыщут, если даже узнают о его существовании? Впрочем, он обычный человек, ничем не лучше меня, и я всегда смогу его опровергнуть. Да обо мне никто и не думает. Меня видел один Бог, — горько рассмеявшись, прибавил Жильбер. — Но Бог видел столько моих страданий и слез и молчал; вряд ли он будет настолько несправедлив, что выдаст меня теперь, когда впервые подарил мне счастье.
Впрочем, если преступления вообще случаются, то это его вина, а не моя, а господин Вольтер убедительно доказал, что чудес не бывает. Итак, я спасен, беспокоиться мне не о чем, моя тайна известна только мне. Будущее за мной».
После этих размышлений или, вернее, после этой сделки с совестью Жильбер отбросил свои земледельческие орудия и отправился вместе с приятелем ужинать. Он был весел, беззаботен, даже задорен. Мужчина, да еще философ, должен стараться как можно скорее избавляться от таких слабостей, как склонность к самобичеванию и страх. Однако Жильбер не принял в расчет совесть: заснуть ему не удалось.
146. ДВОЕ НЕСЧАСТНЫХ
Жильбер вполне здраво оценил свое положение, когда вспомнил о неизвестном, замеченном им в саду в тот вечер, что стал роковым для м-ль де Таверне.
«Найдут ли его?»
Филипп и в самом деле понятия не имел, где живет Жозеф Бальзамо, граф Феникс. Однако он вспомнил о знатной даме, маркизе де Саверни, к которой 31 мая отвезли Андреа, чтобы оказать ей помощь.
Час был еще не поздний, поэтому Филипп вполне мог сделать визит этой даме, жившей на улице Сент-Оноре. Стараясь сдержать смятение ума и чувств, молодой человек вошел в дом, и горничная герцогини немедленно сообщила ему адрес Бальзамо: улица Сен-Клод на Болоте.
Филипп тотчас отправился по указанному адресу.
В глубоком волнении взялся он за молоток у ворот этого подозрительного дома, где, как он считал, навсегда погребены покой и честь несчастной Андреа. Однако, призвав на помощь волю, он быстро справился с охватившими его негодованием и брезгливостью, чтобы не растерять силы, которые могли ему еще понадобиться.
Итак, он довольно уверенно постучал, и ворота, как обычно, распахнулись.
Держа лошадь под уздцы, Филипп вошел во двор.
Однако не прошел он и несколько шагов, как Фриц, выйдя из передней и задержавшись на верхней ступеньке лестницы, остановил его вопросом:
— Что вам угодно, сударь?
Филипп вздрогнул, словно натолкнувшись на непредвиденное препятствие.
Нахмурившись, он бросил взгляд на немца, как будто тот вышел за рамки обычных обязанностей слуги.
— Я хочу поговорить с хозяином этого дома, — ответил Филипп, пропуская поводья в кольцо в стене и направляясь к дверям.
— Его сиятельство отсутствует, — сообщил Фриц, однако с учтивостью хорошо вышколенного слуги пропустил Филиппа.
Странное дело, Филипп ожидал чего угодно, но только не этого простого ответа.
На секунду молодой человек растерялся.
— Где я могу его найти? — наконец спросил он.
— Не знаю, сударь.
— Но вы же должны знать.
— Прошу прощения, сударь, его сиятельство передо мной не отчитывается.
— Друг мой, — продолжал настаивать Филипп, — мне обязательно нужно сегодня же вечером поговорить с вашим хозяином.
— Вряд ли это возможно.
— Но у меня к нему дело первостепенной важности.
Фриц молча поклонился.
— Стало быть, он куда-то уехал?
— Да, сударь.
— Но он вернется?
— Не думаю, сударь.
— Не думаете?
— Нет, сударь.
— Прекрасно, — начиная выходить из себя, проговорил Филипп, — передайте тогда вашему хозяину…
— Но я уже имел честь вам доложить, сударь, что его нет дома, — невозмутимо прервал Фриц.
— Я знаю, что значит приказ никого не принимать, — продолжал Филипп, — и понимаю вас, мой друг, однако этот приказ не может относиться ко мне, так как ваш хозяин меня не ждет: я явился к нему неожиданно.
— Приказ относится ко всем, сударь, — сорвалось с языка у Фрица.
— Ах, раз есть такой приказ, значит, граф Феникс дома? — воспользовался Филипп промахом слуги.
— И что из того? — осведомился Фриц, которого подобная настойчивость уже начала раздражать.
— Я его подожду.
— Повторяю вам, его сиятельства нет дома, — процедил Фриц. — Недавно здесь был пожар, поэтому в доме жить нельзя.
— Но ты же живешь тут? — сорвалось с языка теперь уже у Филиппа.
— Я живу как сторож.
Филипп пожал плечами, желая показать, что не верит ни единому слову слуги.
Фриц начал сердиться.