Жозефина. Письма Наполеона к Жозефине

Лавалетт приписывает эту награду инициативе Александра. Но не забудем, что Лавалетт был приближенным Гортензии. По его словам, именно Александр выпросил этот фиктивный титул для дочери Жозефины: «Людовик XVIII не решился прямо отказать императору. Но Блакас, министр короля, отнесся к этому с таким неудовольствием, что Александр приказал своему адъютанту, которому было поручено доставить ему грамоту о пожаловании Гортензии титула герцогини, не уезжать из Тюильри и даже ночевать там, пока он ее не добьется».

Допустим. Но если Гортензия не ходатайствовала сама, то должна ли она была принять подарок?

Впрочем, к чему искать оправданий, у нее никогда не было ничего общего с Наполеонидами и она осталась кем была: де Богарне. К тому же у нее перед глазами были примеры в ее же семье: Пьер-Жан-Александр де Таше, пенсионер Шамборского сената, проголосовал 1 апреля за лишение Наполеона короны и был возведен, в награду за это, Людовиком XVIII в пэры Франции. Да, это получше титула графа Империи, полученного им в 1804 году.

Но Провидение неумолимо.

14 мая на обеде у дочери в Сен-Лё Жозефина схватила простуду.

24-го в Мальмезоне был назначен обед в честь короля Прусского. Жозефина появилась на этом обеде улыбающейся. Ей удалось скрыть болезнь под маской креольского очарования, которое ее никогда не покидало и которое придавало ей мягкую покоряющую других прелесть.

Она же с Александром открыла бал.

После бала Жозефина отправилась в сад. Лавалетт рассказывает, что она говорила с Александром об императоре. Что они говорили о нем? Не узнал никто.

В тот же вечер Наполеон, пленник, лишенный короны, подъезжал к Оранжу, направляясь на остров Эльба.

На другой день Жозефина не встала с постели. Началась лихорадка. Однако в эти часы Жозефину волновало одно – Александр не должен увидеть ее такой…

«В день своей смерти она пожелала, – говорит мадам де Ремюза, – чтобы на нее надели очень элегантный капот, потому что она думала, что русский император приедет навестить ее».

Он и приехал, но в спальню не пошел.

Там на большой резной золоченой кровати в форме лодки с вензелем «Ж», украшенной в головах двумя лебедями, а в ногах – двумя рогами изобилия, под балдахином, расписанным золотыми красками, со спускающимися полукруглыми занавесями из индийской кисеи, расшитой золотом, уже агонизировала Жозефина.

28-го доктора признали гнилостное воспаление. Это дало Баррасу повод сказать, что на агонию Жозефины смотрели, «как на настоящее гниение, как на преждевременное разложение, следствие жизни, обуреваемой интригами и снедаемой развратом».

29– го в полдень без криков, без конвульсий Жозефина умерла. Казалось, что специально для нее придумали выражение: «Отошла в вечность». Она именно отошла.

В действительности болезнь Жозефины была гриппом.

Но от гриппа ли она умерла?

Монгальяр считает, что Жозефину отравили по приказу Талейрана, выступавшего в тайном сообщничестве с Людовиком XVIII. Она знала слишком много!

Во время Директории Жозефина участвовала вместе с Баррасом в бегстве дофина из Соборной башни. А обладая этой государственной тайной, запятнавшей права Людовика, не делалась ли она опасной для тех, кто захватил престол? Но это только версия.

30– го произвели вскрытие тела Жозефины и составили протокол, который удостоверял, что смерть наступила в силу естественных причин. Но что за доказательство – официальный протокол? Иногда он как раз противоположен правде.

Бальзамирование обошлось в 2619 франков 20 сантимов. После чего труп положили в свинцовый гроб, а его упрятали в дубовый гроб.

В тот же день газеты сообщили о смерти Жозефины: «Мать принца Евгения умерла сегодня в полдень в своем замке Мальмезон от болезни, сначала выразившейся в форме катаральной лихорадки, принявшей вдруг столь вредный характер, что больная умерла на третий день. Она столь же набожно, сколь покорно приняла все напутствия Церкви.

Жозефина имела печальное утешение умереть на руках дочери и сына, с которыми была столько времени в разлуке. За несколько часов до смерти она с удовольствием подумала, что многочисленные семейства, которые она имела счастье облагодетельствовать, вспомнят о ней. Казалось, эта надежда сильно смягчила ее горесть».

Итак, ее «пресса прекрасна», как и ее агония.

Тело остается выставленным до 2 июня. Около него неиссякающая толпа. Дефилирует «весь Париж», любопытствующий и роялистский. С утра до вечера по усопшей звонят на маленькой колокольне Рюейля, столь любимой императором во времена Консульства.

Всё обито, задрапировано прекрасными тканями. В церкви этих драпировок на 15 703 франка 75 сантимов.

Красивые похороны. На похоронах толпа и избранное общество. Ряды казаков. Фельдмаршал Сакен и генералы русского генерального штаба по приказу Александра сопровождают траурное шествие

Где же Гортензия? В Сен-Лё. Где Евгений? В Сен-Лё. Больны! Они так говорят. Пусть. Во всяком случае Леруа поставил герцогине Сен-Лё траурных туалетов на 892 франка.