Жребий Салема

Она бросилась с ним на кухню, даже не пытаясь поправить халат, соскользнувший с одного плеча. Раскладной детский стульчик стоял на месте, купаясь в лучах солнца, а на подносе лежали засохшие остатки вчерашнего ужина малыша. Сэнди сунула ребенка в креслице: его головка упала на грудь, и он стал медленно заваливаться набок, пока не застыл в неестественной позе между подносом и подлокотником.

– Рэнди? – окликнула его Сэнди улыбаясь. Перепуганный взгляд вытаращенных глаз, похожих на искусственные шарики, казался безумным. – Просыпайся, Рэнди! Будем кушать! Кто у нас хочет кушать? Пожалуйста – о Боже! – ну пожалуйста…

Сэнди бросилась к полке над плитой и стала лихорадочно там шарить, опрокидывая коробки с хлопьями и макаронами. Бутылка с растительным маслом упала и разбилась, залив тягучей жидкостью плиту и пол. Сэнди нашла маленькую баночку с шоколадным кремом и схватила из сушки пластиковую ложечку для детского питания.

– Посмотри, Рэнди! Твое любимое! Просыпайся и посмотри на чудесный крем. Шоко, Рэнди, шоко, шоко! – Ее охватывала ярость, смешанная с ужасом. – Да проснись же ты! – завизжала Сэнди, брызгая слюной на его бровки и щечки. – Проснись же, маленький стервец! Просыпайся!

Открыв баночку, Сэнди подцепила ложечкой немного жидкого крема, и ее рука, уже чувствовавшая правду, тряслась так сильно, что невольно расплескала его. Она приложила ложку к безжизненным губкам, и капли крема с жутким стуком упали на поднос.

– Рэнди! – взмолилась она. – Перестань пугать мамочку! – Пальцем другой руки она раскрыла крошечные губки и засунула ложечку в рот ребенка. Послышался скрежет пластика о зубки.

– Вот так! – произнесла Сэнди, и ее губы тронула улыбка, полная надежды. Она села на стул, чувствуя облегчение. Сейчас все наладится. Малыш поймет, что мамочка его все еще любит, и перестанет ее разыгрывать.

– Вкусно? – прошептала она. – Шоко такой вкусный! Ты улыбнешься мамочке? Будь хорошим мальчиком и улыбнись ей!

Она потянулась дрожащим пальцем и дотронулась до вялых губок.

Крем с хлюпаньем вылился на поднос.

Сэнди зашлась в истошном крике.

3

В субботу утром Тони Глик проснулся от шума, с которым его жена Марджори упала в гостиной.

– Мардж? – окликнул он, спуская ноги с кровати. – Мардж?

После долгого молчания она ответила:

– Со мной все в порядке, Тони.

Он сел на край кровати, тупо глядя в пол. Концы шнурка на поясе пижамных штанов свисали вниз. Густые черные волосы на голове, из-за которой его часто принимали за еврея, были взъерошены и походили на воронье гнездо. Сыновья унаследовали его шевелюру, ясно указывающую, как он сам считал, на итальянские корни. Дед носил фамилию Гликуччи, а когда ему сказали, что в Америке легче прожить с короткой и звучной фамилией, он официально сменил ее на «Глик», не подозревая, что тем самым меняет одно меньшинство, к которому принадлежал, на другое. Тони Глик был смуглым, невысоким, коренастым и мускулистым. На его лице застыло озадаченное выражение посетителя бара, которого подстерегли на выходе и оглушили.

Он взял на работе отпуск и всю последнюю неделю много спал. Во время сна все переживания уходили в небытие. Сновидения его не мучили. Тони ложился в половине восьмого и просыпался на следующий день в десять утра. И спал днем с двух до трех. Неделя, миновавшая с той сцены, которую он закатил на кладбище во время похорон Дэнни, до сегодняшнего воскресного солнечного утра прошла как в тумане. Люди приносили еду. Кастрюли, варенья, выпечка. Марджи говорила, что не знает, что со всем этим делать. У обоих не было аппетита. В среду ночью он пытался заняться любовью с женой, но кончилось тем, что оба заплакали.

Марджи выглядела плохо. Она пыталась отвлечься и справиться со стрессом, убираясь в доме, поэтому терла все вокруг с маниакальным усердием, вытеснявшим остальные мысли. Дни были наполнены звяканьем ведер с водой и жужжанием пылесоса, а в воздухе постоянно витал запах аммиака и очистителя. Она собрала все игрушки и одежду мальчиков и аккуратно сложила в картонные коробки, чтобы отправить в Армию спасения или благотворительный магазин. Когда Тони вышел из спальни в четверг утром, все эти коробки стояли у входной двери. Никогда в жизни он не видел ничего ужаснее этих молчаливых свидетельств разыгравшейся трагедии. Вытащив все коврики на задний двор и развесив их на бельевых веревках, Мардж нещадно выбила из них пыль. Но даже в том затуманенном состоянии, в котором Тони пребывал всю неделю, он не мог не заметить странной бледности жены. Где-то со вторника или среды даже ее губы, казалось, потеряли свой естественный цвет, а под глазами образовались темные круги.

Все эти мысли пронеслись у Тони в голове быстрее, чем занял процесс их перечисления, и он уже собирался опять погрузиться в сон, как Мардж снова упала и на этот раз больше не отзывалась.

Тони поднялся и, шаркая ногами, спустился в гостиную. Жена, тяжело дыша, лежала на полу, уставившись в потолок. Она сдвинула всю мебель, и теперь из-за непривычного беспорядка комната казалась чужой.