Журавли

Я уж не ведаю, не прозреваю, но буду лавировать в словах и мыслях, в Словах Его и Мыслях Его, может быть, к концу написания, выявится чёткое торжество и великодушие любви Его по отношению к каждому пропавшему без вести, убитому, умершему…

В тот год, в тот 1941 год, но за несколько месяцев до 22 июня, Толик Макшин (1915-1941) написал матери предупредительное письмо из Ташкента: «…мы заболели тою болезнью, от которой остались сироты…сушите сухари…»

Эта чёртова война…

Да, чёртова…

Но война порождает достойную святость.

Нужна ли нам такая чёртова война на прибытке святости? Нам не нужна. Неужели она нужна Ему? И Ему не нужна… Так кому же она вообще нужна? Чувственному началию, из коего собирается пакибытие. Жёсткое великолепие, и оно породилось убожеством ада.

Ох…

Да, безрадостно.

Принять и понять сие торжество непросто тебе наверно. Тебе непросто. И мне непросто. Но внятность всё же пробуждает ориентир такового началия, которое, кстати, никому не пожелаешь. Да вот от нашего восхотения мало что зависит. Мы бы и хотели, возжелали изменить существующее уже или оформляющееся ещё, но не можем даже изменить ход своих мыслей, коими оформляется пажить земных лет, что уж глаголить про большее и от нас не зависящее?!.

Он (Бог богов, Первый и Последний) порождает (и уничтожает) всё случающееся и случившееся, ибо от Него – и мысль, и пробуждение, и отчаяние, и воля, и святость и прочее, прочее, прочее, до бесконечности, однако.

В нём, в творческом процессе, намечена любая воля и любое соучастие труда и неизменного дыхания, ибо по сим важным величинам в нас (в человеках) удерживается Его (Божья) неприметная, но весьма ощутимая сила духа. К ней мы прилеплены всецело, и потому нераздельны с Ним ни в чем-либо, ни с кем-либо. Им мы и созреваем, духовностью наполняясь непрестанно, желая того или не желая.

Много ли, мало ли, в самый ли раз, но итоги чувств и дум будут просчитываться идеями оформляющейся ныне и оформленной прежде Вечности, на которую поставлен всякий человек. И поставлен не просто так, ради пустоты или забавы, но для какой-то определённой Цели, познать оную можно и при первом житии исследованием добротной Мудрости, она всегда вращается окрест нас, возжажди токмо, поизольётся изобилием! Не имея на резерве мудрость (её основы), и познание удаляется в вечную копилку идей и целей. В запустении жить опасно, многие недозволенности злобою порождаются.

Кто-то познáет сегодня, тот и удивлён (изумлён) будет необычностью (странностью) знания, а кто-то и никогда не выведет свою прямую, по кривой так и тянýться продолжит то ли вверх, то ли вниз, то ли вправо, то ли влево, то ли на одном место топтаться продолжит.

Выбор у каждого в сердце и в духовной направленности. И сама направленность имеет свой личный вес и цель и смысл, ибо без неё невозможно определиться в событиях: для чего, зачем и почему. Кто имеет духовную направленность, тот сможет и отыскать ответы на сии многозначимые вопросы.

Война…

Как мало букв, как много боли. И вот на этом приговоре родился ад духовной воли, которая сломила плоть, ввела её на боль и скорбь. И в этой скорби нет предела… Томилась, мучилась, гудела, рождая ад. И дух всей плоти крепко сжат.

Как выдюжить и не сломаться?

С душою ли пора расстаться? Как вырваться с тисков предсмертных дум и адских мук?! Но слышится далёкий грозный звук, пронзающий насквозь и ум, и плоть… О, сколько нечисти здесь развелось. Как вырваться из адовых уделов и забыться?

Плоть оробела…

Душа хмелела… Кровь очумела…

Лишь сущий ад из преисподней вертелся, бегая, резвясь. И жамкал крепкие тела средь ночи и средь бела дня. Стонала матушка земля. Война размыла смысл и волю, да и надежды нету боле. Остался страх заиндевелый… Топтаться что ли в нём?! На подвигах все страхи изнурились, хотя непросто выписать сей слог. И кто бы мог удерживать уделы бытия, когда стонала и кипела вся страна?! День победы, как он был от нас далёк, как в костре потухшем таял уголёк. Были вёрсты, обгорелые в пыли, этот день мы приближали, как могли… Пол-Европы прошагали полземли, этот день мы приближали, как могли… Этот День Победы порохом пропах, это праздник с сединою на висках, это радость со слезами на глазах…24

И подвиги рассыпаны по всей вселенной и далеко за её пределами, подвиги войны. Мы б не смогли… И потому нам память остаётся. И в памяти такой и мысль сия даётся. Забудем мы – забудут нас. Но никто не забыт и ничто не забыто.

Помнит Вена, помнят Альпы и Дунай, тот цветущий и поющий яркий май, вихри венцев в русском вальсе сквозь года помнит сердце, не забудет никогда… Над Веной седой и прекрасной плыл вальс полон грёз и огня, звучал он то нежно, то страстно, и всех опьяняла весна… Весна сорок пятого года, как долго Дунай тебя ждал. Вальс русский на площади Вены свободной солдат на гармони играл.25