Журнал «Если», 2005 № 05

Он безошибочно нашел в шкафчике свои тапочки. Хорошо, что их не успели еще спрятать или выбросить.

Он прислушался к молчанию квартиры.

Потянул носом воздух — пахло сердечными каплями.

Двинулся по коридору. Остановился на пороге комнаты.

Женщина, когда-то носившая соломенную шляпу, постарела. И выглядела плохо — тени под глазами, затравленный, злобный взгляд:

— Зачем?!

Его глаза увлажнились, но Москва не верит слезам.

Он стоял в дверном проеме и смотрел, не говоря ни слова. Осознание вины, и горечь, и боль утраты, и преклонение перед женщиной, с которой прожил жизнь, осознание, что прощения не будет.

Она постарела, но он помнил ее молодой. Его сознание раздвоилось — он действительно помнил эту женщину, желтый купальник, тень шляпы на глазах. Раздражение и чуть ли не злость — чуть не утопился, скотина малая, и ведь Витька, муж, из-за него мог утонуть… А потом вдруг просветление и почти нежность: ну что ты, малый, ну ребенок, что с тебя возьмешь… Бедняга…

Он любил ее. Несмотря на седые волосы, оплывшее лицо и сварливо опущенные уголки рта.

Ее злоба сменилась растерянностью. Происходило небывалое — ведь он ушел навсегда, кому, как не ей, знать его характер… И вот он — перед ней.

— Витя…

Он наклонил голову, будто уронил ей под ноги весь груз своего раскаяния.

— Лена, — сказал прерывающимся голосом. — Прости меня, старого дурака. Я не могу без тебя жить. Прости.

* * *

В половине девятого зазвонила мобилка на краю ванной. Калибан едва успел подхватить ее за секунду до падения.

— Доброе утречко, — сказала трубка бодрым старушечьим голосом. — Клиент у нас сегодня, в одиннадцать. И знаете кто? Ира Грошева!

— Понравилось, — Калибан сдернул с крючка полотенце. — А чего она хочет, не сказала?

— Представьте, Коля, сказала! — Тортила рассмеялась. С того времени, как «Парусная птица» возобновила работу в полном объеме, старушка смеялась вдвое чаще обычного. — Она хочет расстаться со своим Максимовым, но так, чтобы это было наиболее эффектно! Представляете?

— Елки-палки, — сказал Калибан разочарованно.

Через полчаса его «хонда» рванула с места, оставляя узорчатый след на выпавшем за ночь первом снежке.

МИНИАТЮРА

Константин Арбенин

Сказки на засыпку

Фотограф

У одного фотографа была черно-белая жена. У всех его коллег жёны были цветные, а у этого — черно-белая. Он ее очень любил, не жалел на нее пленки, и ее строгая красота поначалу казалась ему оригинальной. Портреты жены фотографа брали призы на всех выставках. Но через некоторое время фотографу стало надоедать такое бесцветное положение вещей, и он поймал себя на том, что завидует своим коллегам черно-белой завистью. Ему хотелось как-то раскрасить свой брак! Чего он только не испробовал: и тонировал жену, и ретушировал, и прибегал к компьютерным фокусам — ничего не помогало. Обратился, в конце концов, к врачу. Но врач отказался, сказал:

— Черно-белых жен уже никто не лечит, это уже вчерашний день, пора, видимо, менять на более новую модель.

Фотограф помучился, погоревал, а потом плюнул — и разошелся с женой. Сменил окраску, принялся снимать цветных девиц для журнальных обложек. На выставки его работы брать перестали, зато желтые издания платили теперь очень хорошо и регулярно, причем зелеными. И вроде бы все шло отлично, да только еще через некоторое время фотограф наш как-то скукожился и посерел.

А жена его вышла замуж повторно. Ее новый избранник оказался человеком далеким от искусства, мало того — дальтоником. Говорят, они до сих пор живут вместе, счастливы и даже родили двух детей: черненького мальчика и беленькую девочку. И вообще — процветают.

Мойкин и Фонтанкин

На канале Грибоедова жили-были два друга — Мойкин и Фонтанкин, оба — волшебники. Поскольку в обществе они появлялись исключительно вместе, то их все путали.

— Постойте, — говорили, — Мойкин, это тот, который живет слева от Грибканала?

— Да нет, тот, который слева, это Фонтанкин, а Мойкин живет справа. Хотя…

Дело все осложнялось тем, что один из них работал добрым волшебником, а другой — злым. И получалось вот что. Запишется какой-нибудь хороший человек на прием к доброму волшебнику, а попадает к злому. А злодей, которому нужно проконсультироваться в очередной пакости, неожиданно для себя попадает к волшебнику доброму. Переадресовывать же каждого клиента было невозможно — слишком многие ошибались, — поэтому Мойкин и Фонтанкин по взаимной договоренности разбирались с каждым человеком своими методами. От этого путаница приняла уже вовсе глобальные масштабы. Если раньше люди делились на плохих и хороших, то теперь все перемешалось в городе: добряки, бывало, совершали злые поступки, дурные люди творили добро, умники делали глупости, дураки поступали мудро.