Журнал Наш Современник №10 (2002)

Николая Колмогорова обучать всему этому не пришлось. Он развивался сам — в чем я каждый раз убеждался, читая его очередное письмо. А потом, когда он приехал в Москву на Высшие литературные курсы, мы уже встречались весьма часто, и разговаривать с ним — искренним, наивным, честным, не практичным и талантливым человеком мне было всегда интересно и даже необходимо для меня самого. Эти встречи и разговоры укрепляли мою надежду на будущее русской поэзии, укрепляли веру в то, что, слава Богу, вслед за нами в русскую литературу идут люди не из элиты, не из никогда не любимого мной высшего русскоязычного слоя общества — но из простонародья, знающие цену и куску хлеба, и русскому поэтическому слову, люди, для которых воля к жизни и любовь к родине были естественным их состоянием.

Я, конечно, в чем-то помог Николаю на первых порах, но он и без меня бы достиг того, чего он достиг. Он стал одним из лучших русских поэтов среди своих ровесников, и только разруха жизни, совпавшая с его поэтической зрелостью, помешала тому, чтобы его имя в последнее десятилетие жизни обрело всероссийскую известность. Иные его письма поддерживали и укрепляли меня в трудные дни. Его преждевременную смерть я переживал, как смерть младшего брата, которого старшему приходилось растить и пестовать...

*   *   *

Здравствуйте, Станислав Юрьевич!

Получил Ваше теплое письмо и с чувством ясной радости излагаю все по порядку.

Первое. Высылаю стихи на Ваше усмотрение. Здесь, правда, их больше, чем было предложено Вами, но, как я думаю, у Вас будет более широкий выбор. В эту подборку я включил еще два-три стихотворения, которые Вам неизвестны. На мой взгляд, они достойны внимания.

Второе. Книжка моя в один печатный лист выходит весной 1977 г. вместо 1978 г., как планировалось. Какой добрый дух помог в этом — мне не ведомо. Но во всяком случае я твердо знаю, что теперь многим обязан Вашей поддержке.

Немного о себе. Родился здесь, в Кемерово. Помню еще то начальное время моей жизни, когда сразу за нашим небольшим домом на окраине колосились овсяные и пшеничные поля. Теперь в этих местах и далее по излучине реки Томь на много верст новостройки и тысячи жителей. Мой сын уже не увидит светло-зеленые перелески, где его отец, будучи мальчуганом, рвал охапками жарки. Так меняется мир.

В шестнадцать лет пошел на завод учеником токаря, через год поступил в музыкальное училище по классу вокала и с гордостью думал, что заменю в Большом театре Лемешева... Увы, этого не случилось. Судьба рассудила иначе. Училище бросил и отправился колесить по свету. Работал в районных газетах, служил в армии. После демобилизации махнул на Чукотку. Мыл золото. Никогда не забуду великие пространства Севера с огромными озерами... Дальний Восток, Тува, Мину­синские боры, Сарыг-Сел, Горный Алтай, предгорья Тянь-Шаня... Все это осталось в памяти какими-то безумно голубыми зазубринами...

К поэзии приник душой лет в двенадцать, когда однажды в дождливый осенний день услышал по радио, что... “листья падают, листья падают, стонет ветер, протяжен и глух...” Так пришел Есенин, а вместе с ним — тот мир, который был для меня чем-то вроде острова Кергелена, о котором я даже не догадывался. До шестнадцати лет Есенин всецело владел моими помыслами. В семнадцать лет я уже не плакал над его стихами, но и теперь люблю эту поэзию...

Стихи пишу с 1963 года. Готовил к печати книжку “Мне двадцать лет”, но вовремя понял, что в будущем за нее придется краснеть. И вот лишь теперь считаю, что имею право заявлять о своих взглядах на мир.

В предисловии к моей книге Вы пишете, что я, видимо, люблю Заболоцкого и Рубцова. Заболоцкого действительно люблю. А Рубцова я сначала не понял. Простоватым он мне показался. Но со временем стал значительно ближе, чем после первого чтения.

Еще раз благодарю за предисловие.

С уважением Николай Колмогоров.

Апрель. 1976 г.

*   *   *

А вот мое предисловие к сборнику Николая Колмогорова.

“Я несколько лет подряд бродил по Тянь-Шаню, где в базаль­товых ущельях ревут голубые пенистые реки, где шум воды сливается с грохотом громадных обкатанных глыб, которые волочит река по своему руслу. Порой такие реки случается переходить по узким колеблющимся мосткам. Их каждую весну после очередного паводка наводят местные жители. Мосток шириной в метр-полтора сделан из двух перекинутых с берега на берег тополиных ошкуренных стволов, пространство между которыми заплетено хворостом. Если переходить реку по такому качающемуся мостику, то лучше не глядеть под ноги или в сторону на бешено летящую воду. Но не глядеть тоже нельзя...

Душа поэта — такой же полуфантастический и все же реально существующий мост, связывающий самые разные стихии: материальное жизнелюбие и духовные взлеты, время и вечность, свое задумчивое одиночество и любовь ко всему земному в мире. А то, что Николай Колмогоров — истинный поэт, я понял, когда распечатал конверт со стихами, и первое же стихотворение дохнуло на меня воздухом жизнелюбия, весны, влаги...

 

Там хлопает громко белье

и гроздья рубах пузырятся.

Пусть оторопь душу берет —