Журнал Наш Современник №3 (2003)

Так вот, со ссылкой на свидетельство Булганина — странным образом как на дрожжах разросшееся с десяти строчек текста с момента первой апелляции к нему Этингера в 1993 г. до нескольких страниц в 2001 г. — утверждается, что “на совещании в начале декабря 1952 г. Сталин прямо сказал, что «каждый еврей в Советском Союзе — это националист, агент американской разведки. Еврейские националисты — а все они националисты (?) — думают, что еврейскую

нацию облагодетельствовали США. Вот почему они считают своим долгом помогать американским империалистам»”. Далее уже от себя Этингер дополняет: “Спустя много лет “Независимая газета” 29 сентября 1999 г. опубликовала выдержки из дневника сталинского министра В. А. Малышева, который после совещания у Сталина 1 декабря 1952 года записал примерно те же слова. Очевидно, речь шла об одном и том же заседании, на котором присутствовали и Н. А. Булганин, и В. А. Малышев

”. Да, уточним, 1 декабря 1952 г. в Кремле состоялось не совещание, а расширенное заседание Президиума ЦК КПСС, на котором действительно присутствовал Малышев, правда, тогда он был не “сталинским министром”, а заместителем председателя Совета Министров СССР. Установить же, принимал ли участие в том заседании Булганин, не представляется возможным — официальных протоколов в архивах не обнаружено. О заседании том, собственно, и стало известно только благодаря дневниковой записи Малышева, в которой наряду с прочим были зафиксированы следующие высказывания Сталина по “еврейскому вопросу”:

“Любой еврей — националист, это агент американской разведки. Евреи-националисты считают, что их нацию спасли США (там можно стать богачом, буржуа и т. д.). Они считают себя обязанными американцам. Среди врачей много евреев-националистов”.

Возникает вопрос: чему верить? Дневниковой записи Малышева, подлинность которой не вызывает сомнения, или очередной порции воспоминаний Этингера о беседах с Булганиным, которая странным образом доводится до сведения читателей только в виде вариации уже опубликованного и известного? Хотя ответ тут очевиден, все же продолжим сравнительный текстуальный анализ. Как видим, реально сказанное на этом заседании Сталиным (то есть записанное Малышевым) лишь чисто внешне похоже на то, что якобы поведал Булганин Этингеру. Ясно, что, говоря об агентах американской разведки, Сталин имел в виду не всех советских евреев, а только “евреев-националистов”. Вот почему это подлинное, но “невыгодное” для него свидетельство Этингер не воспроизвел в своих мемуарах, а вместо него поместил со ссылкой на Булганина совершенно противоположный, как выясняется, по смыслу парафраз, утверждая ничтоже сумняшеся, что это “примерно те же слова”, что записал Малышев34.

Можно привести и другие примеры того, как, действуя по принципу “если факты против нас, тем хуже для фактов”, Этингер манипулирует ими. Довольно подробно останавливаясь на воспоминаниях В. А. Каверина о том, как проходила подготовка коллективного “еврейского письма”, Этингер воспроиз­водит в своих мемуарах только те мысли писателя, которые укладываются в “прокрустово ложе” его концепции о депортации, и безжалостно отсекает все, что так или иначе ей противоречит. В частности, опускает замечание Каверина о том, что в этом письме “решительно” отвергалось “наличие в СССР антисемитизма”, а также его предположение, что письмо Эренбурга Сталину “подорвало идею дальневосточного гетто”35. Та же фигура умолчания возникает и когда Этингер обращается к мемуарам А. И. Микояна. Из них берется только рассказ последнего о жалобах Л. М. Кагановича по поводу данного тому Сталиным поручения организовать подготовку “еврейского письма” (что действительно имело место). Причем берется только ради завершающей этот сюжет и явно притянутой за уши и штампованной фразы, служащей разве что для обозначения того, когда такая беседа происходила: “это было за месяц-полтора до смерти Сталина — готовилось “добровольно-принудительное” выселение евреев из Москвы...” И поскольку ничем личностно-конкретным эта “концовка” не подкреплялась, апелляцию Этингера к тени самого хамелеоноподобного советского вельможи можно мотивировать только желанием продемонстрировать читателю еще одного авторитетного сторонника депортационной версии36.