инеем траве были разложены кучами несколько сот кругов сыра, изготовленных за лето. Рядом, довольно потирая руки, толпились владельцы коров. Каждый заранее знал, сколько кому причитается,— это высчитали самые уважаемые члены «консортажа», или товарищества, отвечающие за эксплуатацию альпажа. Учитывалось не только число коров, принадлежащих тому или иному хозяину, но и продуктивность каждой из них, жирность молока.
Дядя Вальтера, заглядывая все в ту же зеленую тетрадку, вызывал по очереди крестьян, и те забирали свою долю. Тут же шли торги. Владельцы продуктовых магазинов из Сьона и других городов покупали сыр оптом. А он был отменного качества, «со слезой»...
Забрав вещи, вышли из хижины пастухи. Вальтер был последним.
Он плотно захлопнул дверь и припер ее снизу колышком.
— Все! — с облегчением сказал он.— До следующего лета!
Словно понимая, что время их пребывания на альпаже истекло, собирались у дверей хижины гладкие и упитанные коровы. Две из них, словно вспомнив о чем-то, вдруг сшиблись лбами. Однако вмешиваться пастухам не пришлось — схватка не состоялась.
— Чувствуют, что пора по хлевам,— сказал Вальтер.— Драться теперь не за что!
Помощники его между тем украшали лентами и цветами голову низкорослой буренке с большим выменем.
— Как? — удивился я.— Или Мирей уже утратила свой титул?
Вальтер засмеялся.
— Вовсе нет! Но вниз стадо поведет самая молочная корова — вот эта, Рейнон.
Пастухи еще раз пересчитали стадо, и под перезвон колокольчиков коровы медлительным бурым потоком начали спускаться вниз по тропе, оставляя позади себя альпаж, хижину пастухов, загоны и колоды, вздыбленные скалы. Ветер гнал им вслед крупные хлопья снега.
Впереди шла Рейнон — самая удойная корова в нынешнем сезоне. Таков обычай в Вале!