Журнал «Вокруг Света» №02 за 1982 год

— Я не уйду с болот! — В голосе Чарли зазвенел вызов.

— У нас нет выбора. Скоро пригонят бульдозеры, и тут ничего не останется.

Нельзя тебе быть здесь, пап, смирись ты с этим.

— Я все сказал.

— Не надо, отец, и без того тяжело,— попросил Билли Джо.— Обсудим потом, ладно? Время еще есть, решим, как быть.— Он собрал со стола деньги и положил в карман.— Еще раз спасибо вам за то, что вы сделали, теперь можно купить телевизор с деревянным корпусом. Как Люси будет гордиться вами! Что ж, я поехал, до завтра.

Едва пикап скрылся, Чарли сошел на причал и сел в каноэ. Торопливо погружая в воду тонкий кипарисовый шест, отталкиваясь от илистого дна, он поплыл вниз по ручью. Он был все еще не в силах поверить тому, что сказал Билли Джо, за несколько минут он, казалось, состарился на годы — печать времени легла на морщинистое лицо, и оно сделалось древним, как сами болота.

Билли Джо умел считаться с действительностью, он обладал способностью мириться с неизбежным, не ожесточаясь душой, но он принадлежал к иному поколению и иному времени. Семинолы постарше таили в душе глубокое недоверие к белому человеку, граничащее с ненавистью. От отца и деда Чарли слышал рассказы о тех временах, когда семинолы жили на дальнем севере этого края, где мягко круглятся покатые холмы, а земля так плодородна, что щедро родит и кукурузу и тыквы; дичь водилась кругом в изобилии, реки текли голубые, словно ясное небо, но явился белый человек, захватил землю, и началась война, а с нею — страдания, мор и голод; тогда семинолы отошли на юг, уступая белому человеку место, и обосновались на севере от большого озера, но снова явился белый человек, пожелав отобрать и эту землю, и все повторилось сначала: сражения, бегство, голод, и вновь они отступили к югу. Тогда белый человек сказал — пусть они владеют этой землей, их больше никто не тронет, однако вскоре он явился и сюда, и опять полилась кровь, и на этот раз он привел с собой собак — травить семинолов, как диких зверей. За поимку семинола назначили вознаграждение: пятьдесят долларов, если это мужчина, двадцать пять — если женщина, и пятнадцать за малого ребенка; ватаги белых охотников ночью окружали чики, хватали мужчин, женщин, детей, вязали по рукам и ногам, сваливали людей в фургоны, точно мешки с кормом для скота, везли в свой форт на севере и, получив там вознаграждение, возвращались на болота устраивать новую облаву — и вновь сражения, вновь бегство, покуда, наконец, семинолы не канули в самое сердце болот, растворились в море осоки и не показывались наружу до того времени, когда это стало безопасно, а иные так и не показались по сей день.

Другое Чарли видел сам. Он видел, как белый человек явился в этот край истреблять белую цаплю, когда вошли в моду эгретки. Охотились, когда наступала пора гнездования, расстреливали цапель сотнями тысяч, а птенцов бросали на погибель в гнезде, и там их склевывали стервятники, а кто вываливался из гнезда, те тонули, и от крови вода у подножия мангровых деревьев становилась красного цвета. Он видел, как белый человек явился в этот край истреблять аллигаторов, когда стало модно носить туфли и бумажники из аллигаторовой кожи, и охотники вывозили их шкуры по пятьдесят тысяч штук за раз; а был случай, когда у него на глазах на одном водоеме их перебили до тысячи, только уже не ради шкур — белый человек повыдергивал у убитых аллигаторов зубы на модные брелоки для часов, а туши вместе со шкурами бросил гнить на раскаленном солнце; он видел, как белый человек явился со своими тягачами и пилами, с пыхтящими паровозами и опустошил этот край, сведя на нет исполинские болотные кипарисы, сваливая их без разбора, подчистую, точно сахарный тростник на плантации; видел, как белый человек рыл каналы и осушал болота, подступая ближе и ближе,— и вот он снова здесь и снова говорит семинолам, что им нельзя жить на этой земле, потому что она понадобилась ему, белому человеку.

Чарли и не заметил, как пересек болота и очутился на краю безбрежной низинной топи. Он обратил взгляд на юг, поверх Трава-реки, которая катила перед ним волны осоки, и долго вглядывался в далекие дали, стараясь проникнуть за ту черту, докуда хватает глаз. Солнце клонилось к закату, и пылающие потоки света, багряные, лимонные, рыжие, струились сквозь облака и разливались по лесистым островкам, где, точно маленькие радуги, сверкали и переливались в их сиянии верхушки пальм. Тишина царила над топью, как в нездешнем краю, где время остановилось и ничто не вторгается извне... Совсем стемнело, когда старик развернул лодчонку и двинулся в обратный путь.

Возвратясь на становище, Чарли не удостоил взглядом черепаховую похлебку, до которой был всегда большой охотник, и сел подле огня. Лилли наблюдала за ним, не проронив ни слова. Только поздно ночью он, наконец, растянулся поверх одеяла и уставился бессонным взглядом в пальметтовую кровлю. Когда к нему впрыгнул Гамбо, он обхватил мохнатого зверька обеими руками и крепко прижал к себе.