Журнал «Вокруг Света» №11 за 1983 год

После того как в Японии появилась скоростная железнодорожная линия «Новая Токайдо», где суперэкспрессы, успешно конкурируя с авиалайнерами, стали перевозить пассажиров со скоростью 210 километров в час (См. очерк «Гонка за скоростью» в № 10 за 1982 г. — Примеч. ред.), «скоростной болезнью» заразились железнодорожные администрации многих стран. Во Франции уже почти готова к эксплуатации скоростная магистраль Париж — Юго-Восток, в Италии строится «Диреттиссима», которая соединит Рим и Флоренцию, а здесь, в Испании, быстрыми темпами приспосабливают к высокоскоростному движению поездов линию Мадрид — Барселона. Ее спрямляют, подъемы и спуски делают более пологими, укладывают путь не на шпалах, а на монолитном железобетоне. Этот путь я и увидел недалеко от Мадрида.

Ровно тянется бесконечная лента, выложенная из железобетонных плит с намертво прикрепленными к ним болтами и клеммами. Этими болтами к бетонному основанию прикручивают рельсовые плети. На плитах уложены и стрелочные переводы на станциях.

Я отметил непривычную, слишком широкую колею испанской железной дороги. Ведь во всей Европе (кроме Финляндии), и в США, и в Японии, и в большинстве других стран колея уже нашей. Если быть точным, там от рельса до рельса 1435 миллиметров, а у нас в Советском Союзе 1524 миллиметра.

Отвлекусь, чтобы ответить на вопрос, который часто задают мне друзья нежелезнодорожники: почему такая «некруглая» цифра? Она была «круглой», когда строили первую железную дорогу в России — ровно пять футов. А это и есть 1524 миллиметра. На дорогах Испании принята колея шириной 1676 миллиметров. Но никто толком не объяснил мне, чем это вызвано.

После обеда я встретился с Фелисиано. Едем на автобусе по бульвару Прадо-Реколетос-Кастеллана — его длина около четырех километров, а ширина более шестидесяти метров: мраморные фонтаны, памятники...

У «Музео дель Прадо» на бульваре какое-то сборище. Больше сотни людей толкутся, сжимая в руках портфели и «дипломаты». Митинг? Нет, базар! Предлагают друг другу старые монеты, открытки, почтовые марки...

Каменные львы, положив лапы на большие шары, охраняют вход в «Музео дель Прадо». Поднимаемся по лестнице и вступаем в святилище искусства...

Примыкаем с Фелисиано к небольшой группе туристов. Фелисиано шепотом переводит мне пояснения экскурсовода. Да, целый зал Веласкеса, целый зал Гойи. Права была мадам из самолетного кресла! Многим можно пожертвовать, чтобы только побывать в Прадо. Но в этом музее надо ходить неделями, месяцами, а мне, как ни жаль, через несколько дней уезжать...

— ...Ну вот наконец в нашем распоряжении целый день! — радуется Фелисиано, встречая меня в отеле рано утром. — К тому же у нас есть «колеса»! Познакомься — мой коллега Рамон Гарсиа Кампа.

Из-за руля приземистого ярко-желтого «фиата» с трудом вылезает двух-метроворостый парень, на вид — ровесник Фелисиано. Жмем друг другу руки и в машину. Я сажусь рядом с Рамоном, Фелисиано устраивается на заднем сиденье и, положив локти на спинку моего кресла, готовится добросовестно выполнять обязанности экскурсовода.

— Куда мы сегодня, Фелисиано?

— Хотим показать тебе кое-что. Поедем туда, куда советских не возят...

Я заинтригован.

Как только машина, попетляв по двухэтажным транспортным развязкам, выскочила за пределы Мадрида, Фелисиано сказал мне, что едем на братскую могилу испанцев, погибших во время национально-революционной войны, продолжавшейся с июля 1936-го по март 1939 года. Лицемерие каудильо распространилось и на жертвы гражданской войны. Были вскрыты все захоронения республиканцев и мятежников, останки перевезли в одну общую могилу, вырубленную в скале в пятнадцати километрах от столицы, и водрузили над ней высоченный крест. «Все испанцы должны быть вместе», — лицемерно изрек престарелый генералиссимус, по вине которого погибли тысячи и тысячи людей.

— Здесь лежат и мой дед, и дед Рамона, — задумчиво проговорил Фелисиано. — И тот и другой были небогатыми крестьянами, а воевали по разные стороны фронта...

Фелисиано рассказал, что во время гражданской войны часть крестьян и мелкой буржуазии была обманута реакцией и втянута в борьбу на стороне франкистов. Потом эти люди на собственной шкуре убедились, что не они победили в войне, а горстка монополистов и крупных землевладельцев. Но то обстоятельство, что они находились в рядах мятежников, создало пропасть между ними и честными тружениками Испании.

Дед Фелисиано погиб от пули в Университетском городке, защищая Мадрид, а дед Рамона подорвался на республиканской мине в горах Эстремадуры.

— Фелисиано, а можем мы проехать на места боев за Мадрид? — спрашиваю я.

— Можем! И еще как можем! — горячо отзывается он. — Мы с Рамоном так и планировали.