Журнал «Вокруг Света» №12 за 1974 год

— Неплохо было бы остаться здесь до утра, — предложил Себастьян. — Сегодня я прошел двадцать километров.

Через десять минут мы обнаружили, что один из его свитеров... «испарился». Себастьян — непоправимо рассеянный человек. За время путешествия он умудрился потерять два фотоаппарата и двое наручных часов, не считая бесчисленных предметов одежды и пары контактных линз. «Лучшее определение для меня — это «довольно-таки собранный растеряха», — заявил он.

Как только Себастьян скинул последний свитер, я отметил, что в нем нет ни грамма лишнего веса. Ноги костлявые и жилистые, ребра выпирают. За десять тысяч километров ходьбы Себастьян сносил три пары обуви. До выхода в путь он имел обыкновение выкуривать по две пачки сигарет в день, но с начала своего долгого путешествия не взял в рот ни одной. Даже пиво не привлекает его. «Боюсь, я стану еще большим растеряхой, если соблазнюсь хоть каплей спиртного», — сообщил он мне.

Я предполагал разделить с Себастьяном его палатку, но она оказалась слишком маленькой для двоих.

— Примерно половину ночлегов я провел в палатке, — рассказывает он, — а все остальное время ночевал в кафе или вообще где придется.

На следующее утро, едва забрезжил рассвет, мы уже допивали бог знает какую чашечку сладкого черного кофе и готовились начать первый для меня день похода. Для Себастьяна он был 383-м.

Дорога серпентиной вилась вверх по заросшему кустарником холму.

— Давай-ка срежем, — предложил я Себастьяну. — Мы можем скосить здесь и выйти на дорогу как раз на вершине холма.

— Знаешь, я бы не стал. Если, конечно, ты но возражаешь. Предпочитаю всегда держаться дороги, — ответил он и не спеша зашагал вперед. Я махнул на него рукой и вступил на узенькую тропинку, пробиравшуюся между полей маиса к холму, щедро усыпанному дикими цветами. На вершине мне пришлось ждать, пока Себастьян догонит меня, следуя выбранным им более длинным путем.

Неоднократно в течение дня я срезал подобным образом маршрут, и каждый раз Себастьян предпочитал придерживаться основной дороги. Сначала это меня раздражало. Но потом я понял и оценил эту упрямую привязанность путешественника к полоске гудрона или гравия перед глазами. Он держался ее уже больше года, и пройдет, по крайней мере, еще полтора, прежде чем достигнет цели. Чтобы справиться с не поддающейся описанию безмерностью расстояний и монотонностью движения, путешественник совершенно неизбежно должен полностью подчиниться ровному, неизменному ритму, строгой, почти монашеской дисциплине...

В конце первого дня, когда мы покрыли, по меньшей мере, двадцать пять километров, ноги у меня были почти стерты, и я испытывал жестокую усталость. Себастьян же, напротив, готов был шагать еще часов шесть, а то и больше. Самый длительный дневной переход у него был, когда за двадцать три часа он одолел — невозможно представить! — 110 километров по одной из тех длинных, прямых и пыльных дорог, которыми славится пампа северной Аргентины. По пустыне Сечура он зачастую проходил 50—60 километров в день — все в том же строгом, ровном ритме: час ходьбы, десять минут отдыха — и так часов двенадцать! Он являл собой безупречно отлаженную «пешеходную машину» и беспрекословно подчинялся монотонности похода.

Как можно сравнить приключение Себастьяна с прочими? Можно ли поставить его в один ряд с альпинистом, яхтсменом-одиночкой или человеком, пытающимся пересечь Сахару на верблюде? Общее у них то, что ни один не достигает цели, которая несла бы человечеству прямую пользу с точки зрения здравого смысла. Ведь нет нужды в пешем походе за 24 тысячи километров или, скажем, в восхождении на высочайшую вершину мира. Впрочем, Себастьян далек от соображений здравого смысла: в шагании по дорогам он находит глубочайшее удовлетворение и, наверное, знает в этом деле больший толк, чем любой другой человек на земле. Может быть, это спорт, может быть, образ жизни, а скорее всего не образ, а цель жизни: вечное движение.

— Быть всегда в пути — вот что привлекает меня более всего...

Тот факт, что пеший путешественник может в любой момент отказаться от своей затеи, делает «предприятие» особенно трудным. У яхтсмена-одиночки выбор маловат: он должен обязательно идти вперед, если хоть как-то надеется выжить. Альпинисту ничто не возбраняет отказаться от покорения вершины, но ведь ему еще предстоит добраться до подножия; обычно же в каждом восхождении наступает момент, когда легче дойти до высшей точки и затем спуститься вниз по противоположному склону, нежели пускаться в долгий и опасный обратный путь.

Себастьян постоянно сталкивается с искушением: практически каждый водитель, нагоняющий его, предлагает место в кабине. И ведь всего-то несколько километров в конце долгого-долгого дня — никто и не заметит!