Журнал «Вокруг Света» №12 за 1974 год

Несмотря на мой рюкзак и отросшую бороду, портье в отеле предоставил мне комнату, а чуть позже, остановив такси, я уже мчался за город, чтобы заснять Себастьяново продвижение по Куэнке.

Я встретил его на окраине. Отпрыгивая от каскадов воды, мы шли от перекрестка к перекрестку в окружении тучи «водолеев» — подростков, пожилых дам и отцов семейств. Вода приятно освежала, а обладатели ведер были настроены дружелюбно.

Когда мы добрались до «Эльдорадо», сухого места на нас уже не осталось. Себастьян провел в безостановочном движении более шести недель, считая со времени короткой передышки в Лиме. В «Эльдорадо» мы устроили дневку, а затем снова двинулись в путь. Еще один день в пыли и поту, и гудронированное, весьма бойкое шоссе привело нас в город Асогес.

На следующий день я решил прибегнуть к уловке, чтобы хоть как-то оторваться от монотонности дороги: мы наконец срезали маршрут, правда, весьма сомнительным образом. Карта показывала, что в стороне от дороги среди холмов вьется одноколейка. Двигаясь по ней, мы могли бы сменить обстановку и, помимо всего прочего, взглянуть на кое-какие инкские руины в небольшой деревушке под названием Ингапирка. Я сошел с основной дороги с облегчением, хотя, конечно, железнодорожная колея явно не идеальное приспособление для ходьбы: шпалы обычно слишком близко расположены друг от друга и удобства в них мало.

Колея широкими виражами огибала холмы, а под водоразделами ныряла в туннели — настолько узкие, что едва хватало места разминуться с поездом. По сторонам ее, среди травянистых возвышенностей, испещренных клочками кустарников, гнездились хижины, крытые либо красной, округлой формы черепицей, либо такими грудами соломы, что это наводило на мысль о запущенных стогах сена.

На ночь мы устроились в вокзальчике Ингапирки — единственном деревянном строении у дороги. Начальником станции оказался четырнадцатилетний паренек, который любезно разрешил нам переночевать на полу. Я так вымотался, что даже не смог ничего поесть.

Утром мы направились в собственно Ингапирку, и это был единственный случай за все путешествие, когда мы, покинув и дорогу и колею, брели по щиколотку в грязи к деревушке, приютившейся на склоне большого холма.

Вдали от дороги, среди травянистых отрогов, усеянных краснокрышими хижинами, и полей, отделенных друг от друга лишь змеистыми тропинками, я испытывал радостное возбуждение, чувство, которое не так-то просто ощутить на шоссе, где проносящиеся машины постоянно вносят в душу разлад. Мы шли все дальше, поднимаясь к руинам Ингапирки — маленькой горной крепости, состоявшей из приземистой башни около 30 метров в длину и 10 в высоту и нескольких каменных надворных строений без крыш. Замшелые камни, окружавшие крепость — массивные, высеченные в форме кубов, — резко контрастировали с глинобитными домиками нынешних крестьян. Даже церковь Ингапирки с ее шатким, слегка покоробленным деревянным шпилем казалась чем-то иллюзорным в сравнении с этим реликтом цивилизации инков. Мы присели на краешке купальни, высеченной в скале, и вскоре ребятишки, прибежавшие из деревни, уже пытались всучить нам какие-то древние глиняные изделия, несомненно сделанные несколько недель назад.

Туристская экскурсия окончилась, и мы вернулись на глинистую тропку, ведущую к станции: впереди, на основной дороге, лежал городок Эль-Тамбо, очередной пункт нашего маршрута. Под моросящим дождиком мы добрались и до него...

На шестое утро моего путешествия, окончательно впав в уныние, я попытался уговорить Себастьяна еще раз срезать маршрут, сойдя с дороги.

— Взгляни на карту, одноколейка скостит нам добрых пятнадцать километров. Она намного прямее.

— Так-то так, но если идти по дороге, это будет всего лишь самую капельку труднее. Честно, Кристиан, если ты не возражаешь, я бы лучше держался дороги.

— Но пойми, целый час мы будем вдали от шоссе. Ты что, не хотел бы убраться от этих треклятых легковушек и грузовиков?

— В общем-то, нет. Я уже как-то привык к ним, — последовал ответ.

— Ладно! Ты иди по дороге, а я пойду по колее и, вот увидишь, докажу тебе, насколько это быстрее!

Я был страшно сердит. Впрочем, скорее мой гнев был чем-то вроде самообороны, потому что инстинктивно я чувствовал свою неправоту. Я свернул в сторону и широким шагом двинулся к одноколейке. Два-три километра я испытывал сказочное ощущение свободы: железнодорожная линия шла у подножия отлогих, поросших лесом холмов, постепенно забираясь все выше и выше. Единственной неприятностью были собаки, охраняющие каждую придорожную хижину. Они походили на грязных, донельзя тощих шакалов и отличались чрезвычайно неприятной манерой скалиться, обнажая частокол желтых клыков. К счастью, у меня был зонтик. Но, вертясь с ним в руке на дороге и воображая себя дервишем, кривой саблей отмахивающимся от наседающих врагов, как же я жалел, что икры у меня голые! Я перепугался до смерти и трепетал каждый раз, когда впереди показывалась крыша хижины.