Жуткая история Проспера Реддинга

Но дядя лишь покачал головой, шевеля губами и издавая невнятные звуки. Нелл шагнула вперед.

– Звучит, как будто… – Она покачала головой, а потом медленно и четко спросила: – Что известно тебе о твоем положении?

– Барышня обучена правильной речи? – Лис взмахнул хвостом. – Или мне придется снизойти до вашей убогой манеры изъясняться?

– М-м, лучше второе, – сказал я, почесав затылок. – Ты можешь говорить не как Шекспир?

– Я бодрствовал, пока ты спал весь день, – сказал Аластор, светясь от гордости. – Я слушал, в величайшем потрясении, твою манеру современно говорить, и, как ты можешь заметить, уже освоил ее.

– Ну, раз ты так думаешь, старина…

– Потрясающе, – с трудом выдавил дядя Барнабас. Он наклонился к зеркалу, потыкал в него пальцем и отпрыгнул, будто удивившись, что оно твердое.

– Да, – пробормотал он себе под нос. – Да, он будет использовать старомодный язык, пока не привыкнет к нашему. Потрясающе.

Я поставил свечу на пол и, скрестив ноги, сел рядом. Странно было чувствовать себя так спокойно, ведь я только что получил бесспорное доказательство того, что дядя Барнабас и Нелл говорили правду.

Я глубоко вздохнул. Все оказалось гораздо проще, чем предупреждал дядя Барнабас. Внутри меня заточен демон, а это значит, что сейчас он не может причинить вреда маме, папе или Прю. От этой мысли мои ноги перестали быть такими ватными.

Помогло еще и то, что говорил я с лисом, а не с каким-нибудь брызжущим слюной монстром-мозгогрызом. Лис наклонил маленькую пушистую голову и высунул черный язычок. А еще у него был такой аккуратный носик. Вообще-то это даже было… мило.

Аластор совершенно не был похож на изображения нечистой силы, которые я видел. У него не было ни перепончатых крыльев, ни трезубца, ни чешуйчатого хвоста.

Белый лис уставился на меня немигающим взглядом. На этот раз, то, что он говорил, слышал только я. «Ты еще узришь… Увидишь мое истинное обличье, невежда. Когда все кончится, ты спустишься со мною в Нижний мир, и я явлю тебе ужас»

.

«Ты что, слышишь мои мысли? – Кровь прилила к моему лицу. – Все?»

«Я все о тебе знаю, Проспер. Все, что есть в тебе, принадлежит мне. Я твоя тень. Я знаю все твои страхи, желания, все, чему ты завидуешь… Знаю, где ты прячешь коллекцию маленьких фарфоровых пони…»

Я повернулся к дяде Барнабасу.

– Можно как-то заставить его замолчать?

Дядя Барнабас задул свечу. Вместе с пламенем исчез и белый лис.

– Так лучше? – спросил он.

Где-то яростно мяукал Жаба, пытаясь привлечь наше внимание. Я услышал «шмяк» и подумал, что он спрыгнул со шкафа. Цокот когтей по паркету был заглушен гомерическим смехом, который слышал только я.

«Мальчик, я слышал все ваши прожекты… Все, что вы замышляли против меня. Но я прожил восемь сотен лет, и ничто, кроме конца света, пожалуй, не доставит мне больше удовольствия, чем разорвать всех твоих родных на кусочки, а достояние Реддингов обратить в пыль и рассеять по миру».

– Ну, давай, – сказал я. – Попробуй.

«Поверь, я легко могу показать тебе, насколько человеческое сердце – нежная материя. Но… Ты ведь это уже и так знаешь, не правда ли? Представь, как легко уничтожить то, что достигнуто».

Прю!

– Что это значит?! – закричал я, чувствуя страх и ненависть. Я схватился за раму зеркала с двух сторон и начал трясти его так сильно, как только мог, пока полки, стоявшие вокруг, не задрожали. – Что это значит?!

Нелл рывком оттащила меня.

– Хватит! Что он сказал?

Я вырвался, прыгнул к дивану с кучей одеял, выхватил самый темный и большой плед и рванулся обратно к зеркалу, чтобы накрыть его. Но не успел. Жаба завизжал, яростно завыл, его маленькие клыки сверкнули, он разинул пасть так широко, как только мог, и вцепился в ногу Нелл.

– Ай! Жаба, да что с тобой?!

Он мотнул хвостом в сторону зеркала, бешено указывая на него.

Белый лис исчез, но отражение чердака в пыльном зеркале так и не появилось. Там что-то шевелилось. Что-то темное надвигалось прямо на нас. По поверхности зеркала пробежала рябь, словно по воде. Здравый смысл вопил, чтобы я не смел этого делать, но я все равно подошел и потрогал зеркало пальцем. На пальце осталось что-то, похожее на серебряную краску.