Зима в горах

Это была единственная обмолвка за весь день, из которой явствовало, что присутствие конкурентов не прошло для него незамеченным. Роджер и сам не знал, должен ли он пожелать Гэрету успеха или жарко помолиться о том, чтобы его намерение не осуществилось. Впрочем, так или иначе, Гэрету едва ли представится возможность свести счеты. Эта парочка была необычайно хитра. Бурый автобус ни разу — ни на площади Карвеная, ни наверху, в Лланкрвисе — не останавливался рядом с желтым автобусом. Он возникал на дороге в самых неожиданных местах — выскакивал из-за какого-нибудь проулка, на одну-две минуты опередив автобус Гэрета, и забирал всех стоявших на остановке. В этот понедельник единственными пассажирами Гэрета и Роджера оказались те, кто пришел на конечные остановки загодя; с промежуточных же остановок всех забрал бурый пират и повез бесплатно. Последнее обстоятельство к концу дня начало тревожить совесть Роджера. Проезд из конца в конец — от Карвеная до Лланкрвиса — стоил шиллинг, и Роджеру было не по себе, когда он брал деньги из узловатой руки какого-нибудь старика пенсионера, который, выйди он чуть пораньше и пройди лишнюю сотню шагов, мог бы потратить свой драгоценный шиллинг на что-нибудь более приятное.

И в то же время здравый смысл подсказывал Роджеру, что, как только Гэрет сдастся, дорогой завладеет бездушная клика монополистов, и тогда уже никому не поездить здесь на автобусе за шиллинг. И, только продолжая борьбу, они могут защитить интересы тех, кто в этих случаях является извечной жертвой, — стариков и неимущих.

К тому времени, когда они совершали свой семичасовой рейс в город, застывшее в неподвижности лицо Гэрета уже походило на гранитную глыбу, а Роджер что-то гудел себе под нос, словно шершень. Бурый автобус не маячил впереди, но, поскольку они приехали в город всего с тремя пассажирами, можно было не сомневаться, что где-то там, во тьме, ненавистная машина скользит, точно акула, от остановки к остановке и заглатывает доверчивых простаков в свою чудовищную багровую пасть.

Гэрет остановил автобус возле памятника сэру Неизвестно-Как-Его, выключил мотор и сидел, положив руки на баранку. Его поза, понурость его плеч — все говорило Роджеру, что надежда покидает душу Гэрета, ускользает из нее, как воздух из автомобильной камеры с незаметным проколом.

— Ну, а что теперь, Гэрет? — негромко спросил Роджер, стоя у Гэрета за спиной и глядя на его отражение в ветровом стекле.

— Я знаю, где живет Дик Шарп. — Голос Гэрета звучал резко, угрожающе. — Я могу прямо сейчас пойти туда. Позвоню у дверей, а как он отворит, возьму его за глотку и… — Огромные пальцы Гэрета конвульсивно сжались в кулак, — …погляжу, как он почернеет.

Роджер принужденно рассмеялся, стараясь разрядить напряжение, и хлопнул Гэрета по плечу:

— Пойдем лучше выпьем. Есть другие способы.

В полном молчании — каждый чувствовал, что любое слово может выдать отчаяние, подступавшее к горлу, — они выключили свет и вышли из автобуса, оставив его на площади. Гэрет направился, как всегда, в свою пропахшую карболкой пивнушку, но Роджер не последовал за ним. Если они пробудут вместе до десяти часов, это приведет к тому, что оба еще больше впадут в уныние. Лучше посидеть с кем-нибудь, непричастным к их делам. И Роджер пошел к Марио.

В бар только что начал прибывать народ. Здесь было светло, весело, ярко горели лампы, пестрели ряды бутылок. Континентальная душа Марио как-никак нашла в этом свое выражение: бар должен был приносить людям отдых и утешение, и, открыв свое заведение, превратить его потом в дымный унылый закуток, было бы не в правилах Марио. К тому же сила традиции была в нем велика. Сам Марио был Роджеру безразличен, но его бар пришелся ему по душе, а сейчас он был рад даже обществу самого Марио.

Хозяин пивной выглядел сегодня еще более кудлатым, чем обычно; копна волос так буйствовала на его голове, что казалось, еще немного — и она завладеет всем телом и превратит Марио в снежного человека. Он бросил на Роджера дружелюбный взгляд из-под хмуро нависших бровей.

— Что вам угодно? — спросил он.

— Мне угодно, — сказал Роджер, — чтобы все люди были равны, свободны и доброжелательны.

По лицу Марио промелькнула усмешка. Он поставил на стойку кружку пенистого пива и пододвинул ее Роджеру.

— За счет фирмы.

— Спасибо, а по какому случаю?

Марио с довольным видом пожал плечами.

— Мы сделали из вас nazionalisto[24]. Вы живете здесь всего три месяца, а уже начали соображать, что значит для нас самоуправление.

— Я совсем не имел в виду самоуправление, — с досадой сказал Роджер. Он поглядел на свои руки: они слегка дрожали. Гнев, подавляемый на протяжении всего дня, сказывался на нервах. — Самоуправление — чисто искусственная проблема. А я говорю о реальных проблемах, таких, как жестокость, алчность, тирания, власть богатых, которые могут припереть бедняка к стене. — Он говорил громко, не заботясь о том, что его могут услышать. — За деньги здесь, в вашем городе, можно слишком многое купить, как в любом другом. И вы этого не измените, даже если вами будут править из Кардиффа.