Зима в раю

Но время лечит, и мало-помалу Пеп снова стал принимать участие в ежедневной жизни местного немногочисленного общества, хотя те потерянные годы навсегда изменили его. Теперь он был не ловким чиновником-карьеристом, счастливчиком и везунчиком, у которого весь мир был на ладони и сердце юной красавицы в кармане, а чудаковатым упертым стариком с дурным характером. Пеп вечно твердит о собственном превосходстве: одни считают это формой сумасшествия, вызванного его былым легендарным пьянством; другие же утверждают, что он всего лишь старый ворчливый неудачник, в одиночестве тоскующий по состоянию, которое растратил, песета за песетой, за те полжизни, что прожил ничуть не лучше, чем его мул.

А если мне интересно знать лично его мнение, заключил свой рассказ Джорди, то он может наверняка сказать лишь одно: этот Пеп – просто вылитый его тесть, который живет в Ковентри. Ну точь-в-точь такой же проклятый старый ублюдок – чтоб его черти взяли! – мерзкий эгоист, которого не интересует никто, кроме него самого.

– Говорю вам, – сказал Джорди, поднимаясь, чтобы пойти и продемонстрировать свои ораторские способности кому-то еще, кого только что приметил у бара, – они как две горошины в одном стручке, эти двое. Охренеть.

Уж не знаю, насколько правдивой была изложенная Джорди история жизни старого Пепа, но она объясняла многие загадочные аспекты в сложном характере нашего соседа, а также причину, по которой он придерживался невысокого мнения о Томасе Феррере. Возможно, явная неприязнь Марии Бауса к Франсиске Феррер также коренилась в той давней истории. Уж не оказалась ли Мария свидетельницей того, как в соседней апельсиновой роще Франсиска и Пеп вкушали запретный плод? Не Мария ли выдала их секрет старому Пако в приступе ревности, поскольку и сама, возможно, была неравнодушна к красавцу Пепу? Вполне вероятно, что в число должностных обязанностей Пепа входил контроль за общими расходами воды, и он использовал свое положение как прикрытие для оказания только что вступившей в период полового созревания Франсиске частных консультаций по применению одной из наиболее полезных разновидностей шланга где-то в районе колодца. А что, вполне логично, ведь тогда становится понятной и пылкая ненависть старой Марии к колодцам совместного пользования!

Конец моим домыслам положил чей-то палец, нетерпеливо постукивающий меня по спине. Это был старый Рафаэль при полном параде: лицо сияет, как глянцевое, изо рта разит вином, а от одежды – по-прежнему козлятиной. К букету его запахов добавился еще один, кисловатый аромат. Рафаэль радостно просветил меня, что так пахнет йогурт из козлиного молока, которым он намазал свои волосы. Сводит muchachas

с ума, сказал он мне по секрету, после чего сердечно пожал руку и самоуверенной походкой отправился искать какую-нибудь несчастную старушку, чтобы подвергнуть ее удушению от вони на танцполе.

Челночная подача судомойками бесплатного вина вскоре прекратилась, и я предложил Элли перебраться к бару, поскольку теперь предполагалась такая схема действий: если хочешь выпить еще, заплати. Сеньор Бонет показал себя радушным хозяином, но бизнес всегда остается бизнесом.

Сэнди все еще о чем-то толковал с местным Марадоной, и по дороге к бару нам удалось подслушать фрагмент их разговора.

– Но в «Шотландских школьниках» я никогда не играл в футбол на международном уровне, – убеждал собеседника Сэнди. – Честно говоря, мне повезло, что меня вообще взяли во второй состав школьной команды… и то я почти все время провел на скамейке запасных.

– Да не дрейфь, приятель. В «Ла реале» давно уже не хватает защитника. Без дураков, поверь мне, о’кей? Так я скажу их менеджеру – он ужасный пройдоха, о’кей? – что я нашел одного классного парня – в смысле тебя. А что, идея супер, о’кей? Давай скажем, что якобы ты много играл за «Шотландских школьников» на стадионе «Уэмбли», о’кей?

– Тогда уж на стадионе «Хэмпден». Шотландия играет на «Хэмпдене», а не на «Уэмбли».

– К черту «Хэмпден», приятель. Лично я в жизни не слышал ни о каком «Хэмпдене». А вот насчет «Уэмбли» все в курсе, о’кей? В общем, так: я скормлю все это дерьмо про «Уэмбли» придурку из «Ла реала», и дело в шляпе – ты принят. Доходит? Да, без обид, приятель. Круто.

Тут ушлый Марадона, должно быть, почувствовал, что к его весьма щекотливого свойства деловым переговорам прислушивается кто-то еще. Он развернулся с мрачным видом, но когда узнал меня, моментально растянул рот в своей отрепетированной перед зеркалом однобокой ухмылке.

– Эй, папаша, ну как оно? – заорал он и дал мне тумака в плечо. – Рад видеть вас, приятель. Я как раз уговаривал вашего паренька записаться в команду здесь на острове. – Между нами говоря, «Ла реал» – куча дерьма, но нужно же где-то начинать, о’кей? Если он получит зачет с ними в этом сезоне, я договорюсь о контракте для него в «Андраче». Без обид, хорошо? Эй, миссис, потрясно выглядите, – расплылся он в улыбке, заметив сбоку от меня Элли, и бросился довольно фамильярно обнимать ее. – Вау, куколка! Эх, мне бы такую мамочку!